Оленин молчал, но вот то один, то другой придворный начали жаловаться государю на зазнавшегося француза. Этому он цену загнул, тому отказался писать картину, еще кому-то нахамил… потянулся ручеек, перерастающий в реку. Потом, на одной из выставок, куда среди профессоров и академиков Академии художеств приехал Таннер, заявилась толпа учеников, которые при появлении француза начали шикать и свистеть, так что тот был принужден в конце концов удалиться, опасаясь если не за свою жизнь, то по всей видимости полагая, что с находящейся в столь буйном состоянии молодежью лучше не связываться.
Ошикивание Таннера организовал друг и однокашник Айвазовского Василий Штернберг. [56]Узнав о проделках приятелей, Оник мог только за голову схватиться. Ведь если француз опять пожалуется государю, ребят могут наказать. Но на этот раз обошлось без жалоб и доносов. Таннер жил в России последние месяцы, может быть, недели или даже дни, прекрасно понимая, что сам вырыл себе яму, он не решился беспокоить монарха, сваливая на того свои проблемы.
Благодаря скандалу о Ване Айвазовском заговорил весь город, и однажды в Академию, специально желая познакомиться с ним, приехал сам Иван Андреевич Крылов!
Крылов — классик из классиков! Небожитель! Случай поистине небывалый. Всеобщий дедушка, патриарх отечественной литературы нисходит со своего заоблачного пьедестала на Олимпе единственно для того, чтобы поддержать опального художника, учащегося академии!
Если бы местные журналисты прознали о планах великого баснописца и осветили его визит в прессе, Айвазовскому уже в годы его ученичества была бы уготовлена слава борца и мученика. Но и студенты, и сочувствующие Онику профессора разнесли эту благую весть почище современных нам дешевых газетенок вкупе с телевидением. Теперь уже никто не сомневался — правда на стороне нашего художника.
Прошла зима, и весной произошло то, чего уже давно ждали друзья Айвазовского и он сам: жалобы на Таннера перевесили хорошее отношение к последнему государя, и тот повелел французу удалиться из России.
Но свергнуть Таннера одно — а обелить честное имя Айвазовского совсем другое. На этот раз за дело взялся профессор Академии художеств Александр Иванович Зауервейд, дававший уроки живописи детям царя, а, следовательно, имевший возможность напроситься на аудиенцию у самого Николая.
С глазу на глаз Зауервейд и сообщил государю о невиновности Айвазовского, обосновав свое заявление тем, что получивший приказ от президента академии писать для выставки рядовой учащийся не имел морального права ослушаться.
Сам Оленин ничего не объяснял, ожидая, что все как-нибудь разрешится и о конфликте забудут. Уяснив, что на самом деле Айвазовский не нарушил субординации и был прав, подчинившись главному начальнику, Николай сменил гнев на милость и потребовал привезти во дворец снятую ранее с выставки картину.
Собственно, к чести монарха можно сказать следующее — если бы изначально Оленин или тот же Зауервейд решились заступиться за юношу и объяснить, как все было на самом деле, Гайвазовский не попал бы в немилость. Впрочем, уже хорошо, что того не выгнали из Академии и он, несмотря ни на что, продолжал обучение.
Посмотрев картину и признав ее достойной, государь повелел выплатить художнику денежное вознаграждение, в котором тот так нуждался. Александр Иванович Зауэрвейд сделался на какое-то время героем среди студентов и людей, сочувствующих Гайвазовскому. Расчувствовавшись, великая княжна Мария Николаевна поцеловала своего почтенного учителя в лоб, чем вызвала слезы умиления на лицах, присутствовавших на аудиенции придворных.
Сам же Ованес удостоился дружеских объятий президента Оленина, который во всеуслышание снова просил юношу запросто бывать у него дома. Это был знак для академического начальства перестать сторожить молодого человека, дав ему чуть больше свободы. И действительно, с того дня лучшему ученику академии и всеобщему любимцу Ване Гайвазовскому, а он снова сделался таковым, неофициально были разрешены незначительные вольности. Решил ли он погулять под ласковым весеннем солнышком, пропустив пару часов в натурном классе, проспал утреннее занятие или остался ночевать в доме кого-то из своих высокопоставленных друзей, — все знали, юноша вовремя сдаст работу, и там, где другой едва одолеет одно произведение, Гайвазовский предоставит пять, причем таких, какие самые взыскательные судьи без возражений сразу же определят на ближайшую выставку.
Несмотря на то что история с Таннером закончилась вполне удачно для него, Оник дал себе зарок постараться в дальнейшем построить свою жизнь так, чтобы жить и работать как можно дальше от двора с его милостями и опалами, наезжая в Петербург время от времени на выставки или повидаться с друзьями.
Глава 7
После невыносимо холодной тревожной зимы весна 1836 года кажется ослепительной. Гайвазовского снова зовут во все знакомые дома, то и дело с ним знакомятся, жмут руки, куда-то приглашают, интересуются его работами. Это волнует и радует.
19 апреля в Александрийском театре состоялась премьера комедии Гоголя «Ревизор».
А в мае в Петербург пожаловал наконец Карл Павлович Брюллов. Прославленный художник, возвращаясь из Италии, побыл некоторое время в Одессе и затем сильно задержался в гостеприимной Москве. Так загостился, что в пору за ним во второй раз гонцов посылать. Но Великий явился сам. Тихо, без шумихи выбрался однажды из дилижанса, огляделся по сторонам и… не заметив встречающих, подозвал первого попавшегося извозчика.
Квартира, выделенная Брюллову при Академии, еще не была готова, так что привычный к походным условиям жизни Карл Павлович устроился на первых порах у своего друга Соболевского на Невском, недалеко от Малой Морской.
Официальное празднество по случаю возвращения Брюллова было назначено на 11 июня, так что в преддверии этого дня в Академии пыль стояла столбом. Хор спешно разучивал написанную в честь Брюллова кантату, сочинялись и бесконечно редактировались праздничные речи.
Вскоре после приезда знаменитого Брюллова в Петербург в дневнике Аполлона Мокрицкого [57]появилась следующая запись:
«Выходя из ворот Академии, я повстречал двух мужчин, закутанных в плащи. Физиономия одного меня чрезвычайно заинтересовала. Я воротился и спросил у подворотника: «Кто эти господа?» И он, в один такт с моим сердцем, отвечал: «Это Александр Брюллов [58]с братом, приехавшим из Италии».
Мокрицкий тоже спал и видел, как попадет в ученики к Великому, впрочем, эта мечта была не менее популярна в тот год, чем картины парадов, а также красочные пейзажи и портретные миниатюры, на которые всегда находились охотники.
И вот наступил долгожданный день. Вопреки предположению учеников Академии, Брюллова так никто и не подстерег в стенах Академии до официального праздника. Хотя, а это было доподлинно известно, Карл Павлович появлялся у своего любимого профессора Иванова. Старик был отстранен от дел по приказу самого, так что визит Брюллова, тем более первый визит, можно было расценивать как некий акт мужества и протеста против произвола власти.
Айвазовский был зачислен петь вместе с другими способными к музыке академистами. Поэтому он пропустил момент, когда к зданию Академии подъехала карета с Брюлловым. Не видел, и как хрупкий Оленин встречал бывшего выпускника, часто кланяясь тому и все время стараясь пропускать вперед себя, в то время как Карл Павлович норовил идти рядом, по дороге расспрашивая о последних новостях и рассказывая об Италии, ломая тем самым заранее прописанный ритуал.
Всех собрали в актовом зале. «Последний день Помпеи» занял главное и самое заметное место, под ним располагался огромный щедро заставленный разнообразными блюдами стол. Все, даже явившиеся по случаю приезда русского гения Жуковский и Крылов, аплодировали Брюллову стоя.
Согласно заранее составленному протоколу приема, первый тост должен был произноситься за государя, второй за Карла Павловича, третий за здравие начальства, но Брюллов смёл, разорвал, раскурочил тщательно выстроенную церемонию, предложив тост за дорогих своих наставников Иванова и Егорова. Старики сидели в дальнем конце стола, и Брюллов с бокалом шампанского отправился разыскивать их и, обнаружив, нежно обнял, поцеловав обоих в губы.
В конце торжеств конференц-секретать Григорович подвел к Брюллову учащегося Академии Аполлона Макрицкого, которому покровительствовал, официально предложив земляка в ученики Карлу Павловичу.
В тот день в своем дневнике Мокрицкий отметил: «День торжества Брюллова был и для меня счастливейшим днем в жизни, в этот день положено основание моей будущности…»
В тот день Гайвазовский также был представлен Брюллову и тот пригласил молодого человека к себе. Пройдет совсем немного времени, и Ованес узнает, что Академия направляет его на летнюю практику, которая будет проходить на военных кораблях Балтийского флота! Что может быть лучше для художника, желающего посвятить свою жизнь теме моря?
56
Штернберг Василий Иванович (1818–1845) — художник, близкий друг Айвазовского. Сначала был вольнослушателем в Императорской Академии художеств, в 1835 году стал казённым академистом. Его педагогом в пейзажной живописи был М. Н. Воробьев. Кроме пейзажей Штернберг занимался бытовой живописью, создавал рисунки и карикатуры. В 1837 г. за акварель «Ярмарка в местечке Ичне» академия наградила Штернберга малой золотой медалью — картину приобрёл император Николай I для альбома супруги. В 1837 г., за картину «Освящение пасх в Малороссии» (также купленной императором для подарка своей дочери великой княгине Марии Николаевне) получил Большую золотую медаль и звание художника XIV класса. В 1840 г. путешествовал до Оренбурга с экспедицией графа Перовского в Хиву, а затем был отправлен в Италию в качестве пенсионера академии. Умер в Риме.
57
Мокрицкий Аполлон Николаевич — портретный живописец (1811–1871), ученик К. Брюллова и А. Венецианова. Получил от Академии художеств медали за картину «Святой Севастиан», портрет г. Эпингера и программу: «Римлянка, кормящая грудью отца в темнице». В 1849 г. за портрет новгородского митрополита Никандра получил звание академика. В музее Александра III — автопортрет художника. Написал «Воспоминание о А. Г. Венецианове и учениках его».
58
Брюллов Александр Павлович (29 ноября 1798 года, Санкт-Петербург — 9 января 1877) — русский архитектор, художник. Профессор архитектуры Императорской Академии художеств.