| So saying, he gathered together, and brought to a flame, the decaying brands which lay scattered on the ample hearth; took from the larger board a mess of pottage and seethed kid, placed it upon the small table at which he had himself supped, and, without waiting the Jew's thanks, went to the other side of the hall;-whether from unwillingness to hold more close communication with the object of his benevolence, or from a wish to draw near to the upper end of the table, seemed uncertain. | Сказав это, он сгреб на середину широкого очага разбросанные и потухавшие поленья и раздул яркое пламя; потом пошел к столу, взял чашку го- рячей похлебки с козленком, отнес ее на столик, у которого сам ужинал, и, не дожидаясь изъявлений благодарности со стороны еврея, направился в противоположный конец зала: быть может, он не желал дальнейшего общения с тем, кому услужил, а может быть, ему просто захотелось стать поближе к почетному помосту. |
| Had there been painters in those days capable to execute such a subject, the Jew, as he bent his withered form, and expanded his chilled and trembling hands over the fire, would have formed no bad emblematical personification of the Winter season. | Если бы в те времена существовали живописцы, способные передать подобный сюжет, фигура этого еврея, склонившегося перед огнем и согревающего над ним свои окоченевшие и дрожащие руки, могла бы послужить им хорошей натурой для изображения зимнего времени года. |
| Having dispelled the cold, he turned eagerly to the smoking mess which was placed before him, and ate with a haste and an apparent relish, that seemed to betoken long abstinence from food. | Несколько отогревшись, он с жадностью принялся за дымящуюся похлебку и ел так поспешно и с таким явным наслаждением, словно давно не отведывал пищи. |
| Meanwhile the Abbot and Cedric continued their discourse upon hunting; the Lady Rowena seemed engaged in conversation with one of her attendant females; and the haughty Templar, whose eye wandered from the Jew to the Saxon beauty, revolved in his mind thoughts which appeared deeply to interest him. | Тем временем аббат продолжал разговаривать с Седриком об охоте; леди Ровена углубилась в беседу с одной из своих прислужниц, а надменный рыцарь Храма, поглядывая то на еврея, то на саксонскую красавицу, задумался о чем-то, по-видимому, очень для него интересном. |
| "I marvel, worthy Cedric," said the Abbot, as their discourse proceeded, "that, great as your predilection is for your own manly language, you do not receive the Norman-French into your favour, so far at least as the mystery of wood-craft and hunting is concerned. | - Дивлюсь я вам, достопочтенный Седрик, -говорил аббат. - Неужели же вы при всей вашей большой любви к мужественной речи вашей родины не хотите признать превосходство нормано-французского языка во всем, что касается охотничьего искусства? |
| Surely no tongue is so rich in the various phrases which the field-sports demand, or furnishes means to the experienced woodman so well to express his jovial art." | Ведь ни в одном языке не найти такого обилия специальных выражений для охоты в поле и в лесу. |
| "Good Father Aymer," said the Saxon, "be it known to you, I care not for those over-sea refinements, without which I can well enough take my pleasure in the woods. | - Добрейший отец Эймер, - возразил Седрик, - да будет вам известно, что я вовсе не гонюсь за всеми этими заморскими тонкостями; я и без них очень приятно провожу время в лесах. |
| I can wind my horn, though I call not the blast either a 'recheate' or a 'morte'-I can cheer my dogs on the prey, and I can flay and quarter the animal when it is brought down, without using the newfangled jargon of 'curee, arbor, nombles', and all the babble of the fabulous Sir Tristrem." | Трубить в рог я умею, хоть не называю звук рога receat или mort [11], умею натравить собак на зверя, знаю, как лучше содрать с него шкуру и как его распластать, и отлично обхожусь без этих новомодных словечек: curee, arbor, nombles [12] и прочей болтовни в духе сказочного сэра Тристрама. |
| 14 "The French," said the Templar, raising his voice with the presumptuous and authoritative tone which he used upon all occasions, "is not only the natural language of the chase, but that of love and of war, in which ladies should be won and enemies defied." | - Французский язык, - сказал храмовник со свойственной ему при всех случаях жизни надменной заносчивостью, - единственный приличный не только на охоте, но и в любви и на войне. На этом языке следует завоевывать сердца дам и побеждать врагов. |
| "Pledge me in a cup of wine, Sir Templar," said Cedric, "and fill another to the Abbot, while I look back some thirty years to tell you another tale. | - Выпьем-ка с вами по стакану вина, сэр рыцарь, -сказал Седрик, - да кстати и аббату налейте! А я тем временем расскажу вам о том, что было лет тридцать тому назад. |
| As Cedric the Saxon then was, his plain English tale needed no garnish from French troubadours, when it was told in the ear of beauty; and the field of Northallerton, upon the day of the Holy Standard, could tell whether the Saxon war-cry was not heard as far within the ranks of the Scottish host as the 'cri de guerre' of the boldest Norman baron. | Тогда простая английская речь Седрика Сакса была приятна для слуха красавиц, хотя в ней и не было выкрутасов французских трубадуров. Когда мы сражались на полях Норталлертона, боевой клич сакса был слышен в рядах шотландского войска не хуже cri de guerre [13] храбрейшего из норманских баронов. |
| To the memory of the brave who fought there!-Pledge me, my guests." | Помянем бокалом вина доблестных бойцов, бившихся там. Выпейте вместе со мною, мои гости. |
| He drank deep, and went on with increasing warmth.
|