| It is impossible to describe the extremity of terror which seized upon the Jew at this information, and seemed at once to overpower his whole faculties. | Невозможно описать ужас, овладевший евреем при этом известии; казалось, он сразу потерял всякое самообладание. |
| His arms fell down to his sides, and his head drooped on his breast, his knees bent under his weight, every nerve and muscle of his frame seemed to collapse and lose its energy, and he sunk at the foot of the Palmer, not in the fashion of one who intentionally stoops, kneels, or prostrates himself to excite compassion, but like a man borne down on all sides by the pressure of some invisible force, which crushes him to the earth without the power of resistance. | Каждый мускул, каждый нерв ослабли, руки повисли, голова поникла на грудь, ноги подкосились, и он рухнул к ногам пилигрима, как бы раздавленный неведомыми силами; это был не человек, поникший в мольбе о сострадании, а скорее безжизненное тело. |
| "Holy God of Abraham!" was his first exclamation, folding and elevating his wrinkled hands, but without raising his grey head from the pavement; | - Бог Авраама! - воскликнул он. Не подымая седой головы с полу, он сложил свои морщинистые руки и воздел их вверх. |
| "Oh, holy Moses! | - О Моисей! |
| O, blessed Aaron! the dream is not dreamed for nought, and the vision cometh not in vain! | О блаженный Аарон! Этот сон приснился мне недаром, и видение посетило меня не напрасно! |
| I feel their irons already tear my sinews! | Я уже чувствую, как они клещами тянут из меня жилы. |
| I feel the rack pass over my body like the saws, and harrows, and axes of iron over the men of Rabbah, and of the cities of the children of Ammon!" | Чувствую зубчатые колеса по всему телу, как те острые пилы, бороны и секиры железные, что полосовали жителей Раббы и чад Аммоновых. |
| "Stand up, Isaac, and hearken to me," said the Palmer, who viewed the extremity of his distress with a compassion in which contempt was largely mingled; "you have cause for your terror, considering how your brethren have been used, in order to extort from them their hoards, both by princes and nobles; but stand up, I say, and I will point out to you the means of escape. | - Встань, Исаак, и выслушай, что я тебе скажу, - с состраданием, но не без презрения сказал пилигрим, глядя на его муки. - Мне понятен твой страх: принцы и дворяне безжалостно расправляются с твоими собратьями, когда хотят выжать из них деньги. Но встань, я тебя научу, как избавиться от беды. |
| Leave this mansion instantly, while its inmates sleep sound after the last night's revel. | Уходи из этого дома сию же минуту, пока не проснулись слуги, - они крепко спят после вчерашней попойки. |
| I will guide you by the secret paths of the forest, known as well to me as to any forester that ranges it, and I will not leave you till you are under safe conduct of some chief or baron going to the tournament, whose good-will you have probably the means of securing." | Я провожу тебя тайными тропинками через лес, который мне так же хорошо известен, как и любому из лесных сторожей. Я тебя не покину, пока не сдам с рук на руки какому-нибудь барону или помещику, едущему на турнир; по всей вероятности, у тебя найдутся способы обеспечить себе его благоволение. |
| As the ears of Isaac received the hopes of escape which this speech intimated, he began gradually, and inch by inch, as it were, to raise himself up from the ground, until he fairly rested upon his knees, throwing back his long grey hair and beard, and fixing his keen black eyes upon the Palmer's face, with a look expressive at once of hope and fear, not unmingled with suspicion. | Как только у Исаака появилась надежда на спасение, он стал приподниматься, все еще оставаясь на коленях; откинув назад свои длинные седые волосы и расправив бороду, он устремил пытливые черные глаза на пилигрима. |
| But when he heard the concluding part of the sentence, his original terror appeared to revive in full force, and he dropt once more on his face, exclaiming, "'I' possess the means of securing good-will! alas! there is but one road to the favour of a Christian, and how can the poor Jew find it, whom extortions have already reduced to the misery of Lazarus?" | В его взгляде отразились страх, и надежда, и подозрение. Но при последних словах пилигрима ужас вновь овладел им, он упал ничком и воскликнул: - У меня найдутся средства, чтобы обеспечить себе благоволение! Увы! Есть только один способ заслужить благоволение христианина, но как получить его бедному еврею, если вымогательства довели его до нищеты Лазаря? |
| Then, as if suspicion had overpowered his other feelings, he suddenly exclaimed, "For the love of God, young man, betray me not-for the sake of the Great Father who made us all, Jew as well as Gentile, Israelite and Ishmaelite-do me no treason! | Ради бога, молодой человек, не выдавай меня! Ради общего небесного отца, всех нас создавшего, евреев и язычников, сынов Израиля и сынов Измаила, не предавай меня. |
| I have not means to secure the good-will of a Christian beggar, were he rating it at a single penny." As he spoke these last words, he raised himself, and grasped the Palmer's mantle with a look of the most earnest entreaty. | - Снова подозрительность взяла верх над остальными его чувствами, и он воскликнул: - У меня нет таких средств, чтобы обеспечить доброе желание христианского странника, даже если он потребует все, до последнего пенни.
|