Айвенго (с иллюстрациями)

вел от них к воротам внутренней ограды. Особые выступы по бокам ворот

давали возможность обстреливать противника перекрестным огнем из луков

и пращей.

Остановившись перед воротами, храмовник громко и нетерпеливо затрубил в рог. Нужно было торопиться, так как дождь, который так долго собирался, полил в эту минуту как из ведра.

ГЛАВА III

Тогда — о горе! — доблестный Саксонец,

Золотокудрый и голубоглазый,

Пришел из края, где пустынный берег

Внимает реву Северного моря.

Д. Томсон 1. Свобода

просторном, но низком зале, на большом дубовом столе, сколоченном из грубых, плохо оструганных досок, приготовлена была вечерняя трапеза Седрика Сакса.

Комнату ничто не отделяло от неба, кроме крыши, крытой тесом и тростником и поддерживаемой крепкими стропилами и перекладинами.

В противоположных концах зала находились огромные очаги, их трубы были устроены так плохо, что большая часть дыма оставалась в помещении. От постоянной копоти бревенчатые стропила и перекладины под крышей были густо покрыты глянцевитой коркой сажи, как черным

лаком. По стенам висели различные принадлежности охоты и боевого воору-жения, а в углах зала были створчатые двери, которые вели в другие комнаты

обширного дома.

Вся обстановка отличалась суровой саксонской простотой, которой гордился Седрик. Пол был сделан из глины с известью, сбитой в плотную массу, какую и поныне нередко можно встретить в наших амбарах. В одном конце

1 Томсон Джеймс (1700–1748) — представитель раннего сентиментализма в английской поэзии XVIII в. Автор дидактической поэмы «Времена года».

48

айвенго

зала пол был немного приподнят; на этом месте, называвшемся почетным по-мостом, могли сидеть только старшие члены семейства и наиболее уважаемые

гости. Поперек помоста стоял стол, покрытый дорогой красной скатертью; от середины его вдоль нижней части зала тянулся другой, предназначенный

для трапез домашней челяди и простолюдинов.

Все столы вместе имели сходство с формой буквы «Т» или с теми старин-ными обеденными столами, сделанными по тому же принципу, какие и теперь

встречаются в старомодных колледжах Оксфорда и Кембриджа. Вокруг главного стола на помосте стояли крепкие стулья и кресла из резного дуба. Над помо-стом был устроен суконный балдахин, который до некоторой степени защищал

сидевших там важных лиц от дождя, пробивавшегося сквозь плохую крышу.

Возле помоста на стенах висели пестрые, с грубым рисунком, драпировки, а пол был устлан таким же ярким ковром. Над длинным нижним столом, как

мы уже говорили, совсем не было никакого потолка, не было ни балдахина, ни драпировок на грубо выбеленных стенах, ни ковра на глиняном полу; вместо стульев тянулись массивные скамьи.

У середины верхнего стола стояли два кресла повыше остальных, предназ-начавшиеся для хозяйки и хозяина, которые присутствовали и возглавляли

все трапезы и потому носили почетное звание «Раздаватели хлеба». К каждому из этих кресел была подставлена скамеечка для ног, украшенная резьбой

и узором из слоновой кости, что указывало на особое отличие тех, кому они

принадлежали.

На одном из этих кресел сидел сейчас Седрик Сакс, нетерпеливо ожидая

ужина. Хотя он был по своему званию не более как тан, или, как называли

его норманны, франклин, однако всякое опоздание обеда или ужина приво-дило его в не меньшее раздражение, чем любого олдермена старого или нового времени.

По лицу Седрика было видно, что он человек прямодушный, нетерпели-вый и вспыльчивый. Среднего роста, широкоплечий, с длинными руками, он

отличался крепким телосложением человека, привыкшего переносить суровые лишения на войне или усталость на охоте. Голова его была правильной

формы, зубы белые, широкое лицо с большими голубыми глазами дышало

смелостью и прямотой и выражало такое благодушие, которое легко сменяет-ся вспышками внезапного гнева. В его глазах блистали гордость и постоянная

настороженность, потому что этот человек всю жизнь защищал свои права, посягательства на которые непрестанно повторялись, а его скорый, пылкий

и решительный нрав всегда держал его в тревоге за свое исключительное положение. Длинные русые волосы Седрика, разделенные ровным пробором, шедшим от темени до лба, падали на плечи; седина едва пробивалась в них, хотя ему шел шестидесятый год.

На нем был кафтан зеленого цвета, отделанный у ворота и обшлагов серым мехом, который ценится ниже горностая и выделывается, как полагают, из шкурок серой белки. Кафтан не был застегнут, и под ним виднелась узкая,

глава iii

49

плотно прилегающая к телу куртка из красного сукна. Штаны из такого же материала доходили лишь до колен, оставляя голени обнаженными. Его обувь

была той же формы, что и у его крестьян, но из лучшей кожи и застегивалась

спереди золотыми пряжками. На руках он носил золотые браслеты, на шее —

широкое ожерелье из того же драгоценного металла, вокруг талии — пояс, богато выложенный драгоценными камнями; к поясу был

прикреплен короткий прямой

двусторонний меч с сильно за-

остренным концом. За его кре-

слом висели длинный плащ из

красного сукна, отороченный

мехом, и шапка с нарядной вы-

шивкой, составлявшие обыч-

ный выходной костюм бога-

того землевладельца. К спин-

ке его кресла была прислонена

короткая рогатина с широкой

блестящей стальной головкой,

служившая ему во время прогу-

лок вместо трости или в качест-

ве оружия.

Несколько слуг, одежды ко-

торых были как бы переходны-

ми ступенями между роскош-

ным костюмом хозяина и гру-

бой простотой одежды свино-

паса Гурта, смотрели в глаза

своему властелину и ожидали

его приказаний. Из них двое

или трое старших стояли на по-

мосте, за креслом Седрика,

остальные держались в ниж-

ней части зала. Были тут слуги

и другой породы: три мохна-

Седрик Сакс

тые борзые собаки из тех, с которыми охотились в ту пору за волками и оленями; несколько огромных поджарых гончих и две маленькие собачки, которых

теперь называют терьерами. Они с нетерпением ожидали ужина, но, угады-вая своим особым собачьим чутьем, что хозяин не в духе, не решались нарушить его угрюмое молчание; быть может, они побаивались и белой дубинки, лежавшей возле его прибора и предназначенной для того, чтобы предупреждать назойливость четвероногих слуг. Один только страшный старый вол-кодав с развязностью избалованного любимца подсел поближе к почетному

50

айвенго

креслу и время от времени отваживался обратить на себя внимание хозяина, то кладя ему на колени свою большую лохматую голову, то тычась носом в его

ладонь. Но даже и его отстраняли суровым окриком: «Прочь, Болдер, прочь!

Не до тебя теперь!»

Дело в том, что Седрик, как мы уже заметили, был в дурном настроении.

Леди Ровена, ездившая к вечерне в какую-то отдаленную церковь, только

что вернулась домой и замешкалась у себя, меняя платье, промокшее под дождем. О Гурте не было ни слуху ни духу, хотя давно уже следовало пригнать

стадо домой. Между тем времена стояли тревожные, и можно было опасаться, что стадо задержалось из-за встречи с разбойниками, которых в окрест-ных лесах было множество, или нападения какого-нибудь соседнего барона, настолько уверенного в своей силе, чтобы пренебречь чужой собственностью. А так как большая часть богатств саксонских помещиков заключалась

именно в многочисленных стадах свиней, особенно в лесистых местностях, где эти животные легко находили корм, то у Седрика были основательные

причины для беспокойства.

Вдобавок ко всему этому наш саксонский тан соскучился по любимому