шуту Вамбе, который своими шутками приправлял вечернюю трапезу и придавал особый вкус вину и элю. Обычный час ужина Седрика давно миновал, а он ничего не ел с самого полудня, что всегда способно испортить настроение
почтенному землевладельцу, как это нередко случается даже и в наше время.
Он выражал свое неудовольствие отрывистыми замечаниями, то бормоча их
про себя, то обращаясь к слугам, чаще всего к своему кравчему, подносившему
ему для успокоения время от времени серебряный стаканчик с вином.
— Почему леди Ровена так замешкалась?
— Она сейчас придет, только переменит головной убор, — отвечала одна
из женщин с той развязностью, с какой любимая служанка госпожи обыкновенно разговаривает в наше время с главою семейства. — Вы же сами не за-хотите, чтобы она явилась к столу в одном чепце и в юбке, а уж ни одна дама
в нашей округе не одевается скорее леди Ровены.
Такой неопровержимый довод как будто удовлетворил Сакса, который
в ответ промычал что-то нечленораздельное, потом заметил:
— Дай Бог, чтобы в следующий раз была бы ясная погода, когда она поедет в церковь святого Иоанна. Однако, — продолжал он, обращаясь к кравчему и внезапно повышая голос, словно обрадовавшись случаю сорвать свою досаду, не опасаясь возражений, — какого черта Гурт до сих пор торчит в поле?
Того и гляди дождемся плохих вестей о нашем стаде. А ведь он всегда был ста-рательным и осмотрительным слугой! Я уже подумывал дать ему лучшую должность — хотел даже назначить его одним из своих телохранителей.
Тут кравчий Освальд скромно осмелился заметить, что сигнал к тушению
огней был подан не более часа тому назад. Это заступничество было мало-удачным, потому что кравчий коснулся предмета, упоминание о котором было
невыносимо для слуха Сакса.
глава iii
51
— Дьявол бы побрал этот сигнальный колокол 1, — воскликнул Седрик, —
и того мучителя, который его выдумал, да и безголового раба, который смеет
говорить о нем по-саксонски саксонским же ушам!.. Сигнальный колокол, —
продолжал он, помолчав. — Как же… Сигнальный колокол заставляет порядоч-ных людей гасить у себя огонь, чтобы в темноте воры и разбойники могли легче
грабить. Да, сигнальный колокол! Реджинальд Фрон де Беф и Филипп де Мальвуазен знают пользу сигнального колокола не хуже самого Вильгельма Ублюд-ка и всех прочих норманских проходимцев, сражавшихся под Гастингсом. Того
и гляди услышу, что мое имущество отобрано, чтобы спасти от голодной смерти
их разбойничью шайку, которую они могут содержать только грабежами. Мой
верный раб убит, мое добро украдено, а Вамба… Где Вамба? Кажется, кто-то
говорил, что и он ушел с Гуртом?
Освальд ответил утвердительно.
— Ну вот, час от часу не легче! Стало быть, и саксонского дурака тоже
забрали служить норманнскому лорду. Да и правда: все мы дураки, коли со-глашаемся им служить и терпеть их насмешки; будь мы от рождения полоум-ными, и то у них было бы меньше оснований издеваться над нами. Но я ото-мщу! — воскликнул он, вскакивая с кресла и хватаясь за рогатину при одной
мысли о воображаемой обиде. — Я подам жалобу в Главный совет — у меня
есть друзья, есть и сторонники. Я вызову норманна на честный бой, как подобает мужчине. Пускай выступит в панцире, в кольчуге, во всех доспехах, придающих трусу отвагу. Мне случалось вот таким же дротиком пробивать
ограды втрое толще их боевых щитов. Может, они считают меня стариком, но я им покажу, что, хотя я и одинок и бездетен, все-таки в жилах Седрика течет кровь Херварда! О Уилфред, Уилфред, — произнес он горестно, — если
бы ты мог победить свою безрассудную страсть, твой отец не оставался бы
на старости лет, как одинокий дуб, простирающий свои поломанные и ого-ленные ветви навстречу налетающей буре!
Эти мысли, по-видимому, превратили его гнев в тихую печаль. Он отложил в сторону дротик, сел на прежнее место, понурил голову и глубоко задумался. Вдруг его размышления прервал громкий звук рога; в ответ на него все
собаки в зале, да еще штук тридцать псов со всей усадьбы подняли оглушительный лай и визг. Белой дубинке и слугам пришлось немало потрудиться, пока удалось утихомирить псов.
— Эй, слуги, ступайте же к воротам! — сказал Седрик, как только в зале по-утихло и можно было расслышать его слова. — Узнайте, какие вести принес нам
этот рог. Посмотрим, какие бесчинства и хищения учинены в моих владениях.
Минуты через три возвратившийся слуга доложил, что приор Эймер из аббатства Жорво и добрый рыцарь Бриан де Буагильбер, командор доблестного
и досточтимого ордена храмовников, с небольшой свитой просят оказать им
1 Завоеватели-норманны ввели закон, согласно которому по звуку сигнального колокола во всех домах должны были гаситься огни.
52
айвенго
гостеприимство и дать ночлег на пути к месту турнира, назначенного неподалеку от Ашби де ла Зуш на послезавтра.
— Эймер? Приор Эймер? И Бриан де Буагильбер? — бормотал Седрик. —
Оба норманны… Но это все равно, норманны они или саксы, — Ротервуд не должен отказать им в гостеприимстве. Добро пожаловать, раз пожелали здесь ночевать. Приятнее было бы, если б они проехали дальше. Но неприлично отказать
путникам в ужине и ночлеге; впрочем, я надеюсь, что в качестве гостей и норманны будут держать себя поскромнее. Ступай, Гундиберт, — прибавил он, обращаясь к дворецкому, стоявшему за его креслом с белым жезлом в руке. —
Возьми с собой полдюжины слуг и проводи приезжих в помещение для гостей.
Позаботься об их лошадях и мулах и смотри, чтобы никто из их свиты ни в чем
не терпел недостатка. Дай им переодеться, если пожелают, разведи огонь, подай
воды для омовения, поднеси вина и эля. Поварам скажи, чтобы поскорее при-бавили что-нибудь к нашему ужину, и вели подавать на стол, как только гости
будут готовы. Скажи им, Гундиберт, что Седрик и сам бы вышел приветствовать
их, но не может, потому что дал обет не отходить дальше трех шагов от своего
помоста навстречу гостям, если они не принадлежат к саксонскому королевско-му дому. Иди. Смотри, чтобы все было как следует: пусть эти гордецы не говорят потом, что грубиян Сакс показал себя жалким скупцом.
Дворецкий и несколько слуг ушли исполнять приказания хозяина, а Седрик обратился к кравчему Освальду и сказал:
— Приор Эймер… Ведь это, если не ошибаюсь, родной брат того самого
Жиля де Мольверера, который ныне стал лордом Миддлгемом.
Освальд почтительно наклонил голову в знак согласия.
— Его брат занял замок и отнял земли и владения, принадлежавшие гораздо более высокому роду — роду Уилфгора Миддлгемского. А разве все
норманнские лорды поступают иначе? Этот приор, говорят, довольно веселый поп и предпочитает кубок с вином и охотничий рог колокольному звону
и требнику. Ну, да что говорить. Пускай войдет, я приму его с честью. А как ты
назвал того, храмовника?
— Бриан де Буагильбер.
— Буагильбер? — повторил в раздумье Седрик, как бы рассуждая сам с собой, как человек, который живет среди подчиненных и привык скорее обращаться к себе самому, чем к другим. — Буагильбер?.. Это имя известное. Много говорят о нем и доброго и худого. По слухам, это один из храбрейших рыцарей ордена Храма, но он погряз в обычных для них пороках: горд, дерзок, злобен и сластолюбив. Говорят, что это человек жестокосердый, что он не бо-ится никого ни на земле, ни на небе. Так отзываются о нем те немногие воины, что воротились из Палестины. А впрочем, он переночует у меня только
одну ночь; ничего, милости просим и его. Освальд, начни бочку самого старого вина; подай к столу лучшего меду, самого крепкого эля, самого душисто-го мората, шипучего сидра, пряного пигмента и налей самые большие кубки!
Храмовники и аббаты любят добрые вина и большие кубки. Эльгита, доложи