***
Каспиан горько улыбнулся. Они с Лилиандиль поженились сразу же, как только «Покоритель Зари» вернулся в Нарнию. Народ был безмерно счастлив, что их королевой будет не просто красивая образованная девушка, а сама Звезда, и это ещё больше убедило Каспиана в правильности такого решения. Несмотря на душевный раздрай, по крайней мере, одного из молодожёнов, торжество было невероятно пышным. Каспиан вытерпел застолья и поздравления, и к тому моменту, когда Лилиандиль впервые перешагнула порог его спальни, почти смирился с происходящим.
Проснувшись на следующий день рядом с женой, Каспиан снова почувствовал горечь; ему казалось, что этим он предал Эдмунда, свою первую и единственную любовь. Однако он старался откидывать эти мысли каждый раз, когда Лилиандиль приходила к нему. Она сама настояла на том, чтобы для неё открыли отдельные покои, где она проводила почти каждую ночь, приходя к Каспиану только изредка, когда он сам был к этому готов.
А через несколько месяцев над Кэр-Паравалем запустили салют: королева была беременна. Наверное, Каспиан не осознавал ситуацию до того момента, когда впервые взял сына на руки. По всем традициям он должен был назвать его Каспианом Одиннадцатым, однако делать это, потакая традициям кровожадных предков, хотелось меньше всего. Он позволил Лилиандиль самой выбрать имя, и она нарекла его Рилианом. Каспиан не думал, что так сильно привяжется к сыну, но… Наверное, у этого брака всё же был весомый плюс, который, впрочем, терялся в бесконечной боли.
Каспиан вздохнул и сжал руки. Он любил сына, ценил жену и обожал Нарнию, но один факт оставался неизменным. Он до одури и сумасшествия нуждался в Эдмунде, и это не давало ему наслаждаться тем, что у него есть. А если учесть, что на Нарнию снова наступали проблемы, Каспиан не представлял, как справится без своего справедливого Короля. Осознание собственной беспомощности нахлынуло с новой силой, и Каспиан мог только прикрыть глаза и позволить вине унести себя.
Так он и заснул, сидя в кресле в комнате сына, обуреваемый чувствами, мыслями и рассуждениями.
========== II. Зачем, Аслан? ==========
Во дворе Кембриджской школы было многолюдно. Оно и неудивительно — уроки закончились, и ученики вовсю выбегали из здания, спеша на ещё тёплый осенний воздух. Вопреки достаточно высокой температуре, небо было затянуто тучами, что, кстати, очень даже радовало Эдмунда: солнце совершенно не вписалось бы в его хмурое настроение.
— Ну где же они? — то и дело восклицала Люси, чуть ли не прижимаясь лицом к кольям в заборе. В отличие от Эдмунда, она чувствовала себя просто восхитительно и то и дело подпрыгивала от нетерпения. Со стороны могло показаться, будто старший взрослый брат привёл маленькую сестрёнку поглазеть на школу; впрочем, возрастной разрыв между Эдмундом и Люси составлял всего-навсего два года, и причиной такой разницы в настроении крылась вовсе не в этом.
Люси, верно, уже вся извелась, когда из ворот, о чём-то переговариваясь, вышли Юстас и Джил. Оба сверкали, как яркие новенькие монетки, и Эдмунд почувствовал себя ещё более понуро. Увидев кузена и его подругу, Люси отчаянно замахала рукой, и её тут же заметили.
— Лу! — Юстас крепко обнял её, будто бы они и не жили бок о бок в доме семьи Вред. — Эдмунд, здравствуй, — Юстас протянул руку, которую Эдмунд тут же пожал. Он не считал, что полдня достаточно, чтобы соскучиться, но обижать кузена не хотелось — особенно теперь, когда отношения между ними наконец перестали напоминать прогулку по минному полю: оступишься на полшага — тут же рванёт.
— Давайте прогуляемся? — предложила Джил, кивнув обоим Пэвенси. Люси радостно заулыбалась, будто бы для неё не было большего счастья, чем шататься по улицам промозглого осеннего Кембриджа. — Я могла бы показать вам нашу с Юстасом любимую площадку. Уверена, будет весело!
— Зря ты это сказала, — пробурчал Эдмунд. Джил непонимающе на него уставилась, и он объяснил: — Зря ты выдала, что Юстас любит проводить время на детской площадке. Ему это ой как не понравится.
Эдмунд ожидал обид и тычков в бок, но Джил вместо этого звонко рассмеялась. Ему порой казалось, что эту девчонку в принципе невозможно было задеть и оскорбить, вот и сейчас она вела себя абсолютно непринуждённо, будто бы и не видела его состояние. От Люси и Юстаса мрачный тон Эдмунда не укрылся, и он ощутил на себе два сочувствующих взгляда. Отвратительно. Нет ничего хуже, чем когда тебя жалеют.
Идея отправиться на площадку понравилась всем (молчание Эдмунда, видимо, расценили как знак согласия), и вскоре они вчетвером шли по мощёной улочке вслед за Джил. Эдмунд шагал рядом с сестрой и делал вид, что слушает разговор, но слова родственников и Джил совершенно не задерживались у него в голове. Вороша ногами осенние листья, Эдмунд думал о том, как складывается его жизнь теперь, после того, как всё закончилось. Опасность в стране затянулась, и Эдмунд с Люси остались с Альбертой и Гарольдом; они не успели и обернуться, как прошёл год и настала осень. За время путешествия на «Покорителе Зари» Юстас здорово изменился, и теперь терпеть его стало гораздо легче — Эдмунд в принципе уже не был уверен, что слово «терпеть» здесь уместно. В начале осени к их компании присоединилась Джил — одноклассница Юстаса и его новая подруга, которую он, по её же рассказам, как-то раз защитил от злобных старшеклассников. Тогда Эдмунд даже зауважал кузена, однако… Он не имел ничего против Джил: она легко подружилась с Люси и в целом являлась вполне нормальной девчонкой, да только вот взгляды, которые она порой на него кидала, были крайне заинтересованными и более чем недвусмысленными. Эдмунд всё прекрасно замечал и понимал, но упорно делал вид, что это не так. Порой и правда лучше прикинуться идиотом, чем разрушить чью-то мечту, особенно если эта самая мечта принадлежит пятнадцатилетней девочке, которую Эдмунд вовсе не хотел обидеть.
На площадке оказалось пусто, и Люси с Джил тут же метнулись к качелям. Юстас устроился на перекладине рядом с Джил, периодически помогая ей раскачиваться, а Эдмунд встал чуть поодаль, глядя в серое заполненное тучами небо. Эта пасмурная британская осень наводила на него тоску, потому что он отчаянно привык к другому. В Нарнии деревья сбрасывали красные, жёлтые и рыжие яркие листья, устраивая целые представления, а солнце не прекращало светить даже в середине октября. Эдмунд помнил, как они с Питером ездили на охоту одной такой осенью: им так и не удалось никого подстрелить (возможно, они просто были чересчур милосердными?), и они просто бродили по лесу, наслаждаясь буйством красок. Здесь же у Эдмунда даже мысли не возникало радоваться октябрю: в такую погоду хотелось сидеть дома, завернувшись в тёплый плед (или в шерстяное колючее одеяло — зависит от того, чем решит порадовать племянников Альберта), и предаваться самым уничтожающим и печальным мыслям. Чем, в общем-то, Эдмунд и занимался всё это время.
Эдмунд перевёл взгляд на хохочущую Люси. Странное дело — Аслан вынес им одинаковый приговор, но страдает от него… неужели только Эдмунд? Конечно, он не хотел, чтобы сестрёнка подобно ему убивалась и терзала своё маленькое светлое сердечко, однако Эдмунд просто не понимал. Из их четвёрки именно Люси больше всех была привязана к Аслану, а теперь она так просто отпустила Нарнию и свои счастливые годы в ней, променяла её на реальный серый мир. Эдмунд тяжело вздохнул. Конечно, он знал, в чём дело: Люси любила свою страну, Кэр-Параваль, дриад и говорящих животных, а он…
Да, чёрт побери, он всем сердцем любил Каспиана, и хотя прошёл год, образ нового короля Нарнии не желал покидать его мысли. Если бы не он, возможно, и Эдмунд сейчас весело смеялся бы вместе с сестрой, но его угораздило влюбиться в того, с кем у него никогда не будет общего будущего. И если бы Каспиан отверг его тогда, было бы не так больно, но он… Он искренне любил Эдмунда в ответ, и воспоминания о совместных прогулках, разговорах и ночах не давали покоя ни днём, ни во сне. Эдмунд отдал бы всё на свете, чтобы это счастье длилось вечно, однако у Аслана было другое мнение. Великий Лев велел им навсегда покинуть Нарнию, наплевав на то, какие последствия это будет иметь для и без того израненного сердца Эдмунда, и нарушить его приказ не вышло бы ни у кого.