Когда я взошел на борт моего «Акацуки», то все люди столпились вокруг меня, прося сообщить новости. Моряки горели желанием доказать на деле, чего они стоят. Чрезвычайно важно для дела, когда вся команда до последнего матроса и кочегара воодушевлена одним и тем же духом геройства. Я сообщил им план сегодняшней ночи и душевно порадовался мало дисциплинированному, но зато единодушному крику восторга всей команды.
– Потом мы еще поговорим об этом, – добавил я, – а теперь надо готовиться к бою.
Мне не пришлось повторять приказания – через минуту все были на своих местах. Я с машинистами осмотрел еще раз торпеды и приказал наполнить их сжатым воздухом. Ножницы для прорезывания предохранительных сетей были прилажены и действие их испробовано, после чего наступил давно ожидаемый момент, когда был вынут предохранительный стержень из спускового аппарата торпеды. Все еще помнят, как в китайскую войну 1894 года два командира забыли в суете вынуть предохранительные стержни перед пуском торпед и благодаря этому потерпели неудачу. Также многие забывали тогда закрыть клапан для погружения мины, так что не попавшие в цель торпеды весело плавали на поверхности. Собственно говоря, очень приятно, когда до вас кто-нибудь сглупил: сам становишься хитрее и ловчее. Мой машинист, который и в мирное время находился на высоте своего призвания, приготовил все безукоризненно: топки были прочищены и лучший уголь отобран. Я договорился с ним насчет сигнального звонка, после которого он должен пустить машину полным ходом. В случае, если бы телеграф был поврежден, он должен руководствоваться сигнальным свистком через люк. Я с мостика подал бы знак лейтенанту, тот унтер-офицеру и так далее. После этого мы принялись осматривать все отделения. В каждом лежали пакля, пробки, клинья и парусина для заделки пробоин и для укрепления непроницамых переборок, чтобы их не выперло давлением воды в том случае, когда она наполнит соседнее отделение. Заделка пробоин требуется уставом, но в военное время она трудно выполнима. Работу эту можно производить днем, в мирное время, а не ночью под ударами снарядов. Испробовали мы также механизм запасного рулевого аппарата.
Наконец все было кончено, и я приказал выдать людям пищу. Повар получил заранее инструкцию приготовить всего побольше. Может европейцы и правы, что сытое брюхо к учению глухо, но относительно войны это не так. Я вспомнил о знаменитом распоряжении адмирала во время китайской кампании: когда ему доложили о близости неприятельского флота, он скомандовал: «Все за обед!» Затем я явился с рапортом к командиру флотилии, и он пригласил нас, командиров миноносцев, к себе на ужин. Он вел себя сентиментально, как немец. Право, у нас встречаются чудаки; а он еще даже не женат. Ну разве не все равно – жить годом меньше? К тому же всего отраднее пасть в борьбе с врагом, которого ненавидит и должен ненавидеть каждый японец. Но все-таки было как-то странно прощаться с товарищами после ужина. Невольно думаешь: а свидимся ли мы еще? Но это было только минутное ощущение. Когда я взошел на борт моего миноносца, на котором теперь разводились пары, мне показалось, что подо мной находится горячий боевой конь, что это живое существо, а не машина, а радостные, возбужденные лица моей команды были полны доверия ко мне.
Наконец раздался сигнал к отплытию, и мы пошли средним ходом. Курс держали вначале на юго-восток. Расстояние до Порт-Артура приблизительно 40 морских миль, и раньше, чем через полтора часа, мы не могли встретиться с врагом. Я еще раз обошел судно и, созвав людей, дал последние распоряжения. Необходимо соблюдать полную тишину и ясно передавать команду друг другу. Мы так часто репетировали этот прием, что за выполнение его я не беспокоился. О повреждениях и авариях я приказал передавать немедленно. Сам я ни при каких обстоятельствах не имел права покинуть мостик. Люди пристегнули сабли, зарядили револьверы, и я снова порадовался, глядя на их решительные, радостные лица. У нас ведь совсем иной материал под руками, чем у этих тупоголовых русских, действующих как послушные автоматы. У нас каждый сражается сознательно за будущее величие Японии.
Отпустив команду по местам, я сам встал на мостик. Огни были замаскированы, и не один луч света не проникал наружу. Мы находились уже в пяти милях от внешнего рейда, и надо было идти осторожно и осмотрительно.
Раздался сигнал: «Рассыпаться!» Суда разошлись направо и налево, только я держался того же направления, идя позади флагмана флотилии. Когда рассеялся дым от идущего впереди мателота, я увидел, что мы уже подошли к Порт-Артурскому рейду. Ярко светил огонь маяка. Весь город тоже сиял огнями, и светящиеся точки указывали местонахождение эскадры, хотя я еще не мог разглядеть ее в подзорную трубу. Действительно, эти простаки русские ничего не подозревали и спали себе мирным сном, отпев свои дурацкие молитвы и отдав себя, как всегда, под защиту своего бога. «Ну, – подумал я, – в эту ночь мы будем вашим богом». Вдруг флагман замедлил ход и тихим свистом подал мне сигнал приблизиться. В ту же минуту мое судно поравнялось с ним, и он сказал мне, что, по его соображениям, нам удобнее всего напасть на «Цесаревича» и «Палладу». Он решил сию же минуту атаковать «Цесаревича», а мне поручил пустить мину в «Палладу», а затем напасть на любое другое судно. На всякий случай он зажег огни, красный и белый – известный нам сигнал русских судов, желающих войти в Порт-Артур.
Сердце мое сильно забилось. Через какую-нибудь минуту осуществится мечта долгих лет, проведенных на морской службе. Тысячи мыслей, в которых я не мог дать себе отчета, толпились в моей голове. Я бегал с мостика на палубу, с палубы на мостик, собрал команду, объявил ей положение вещей и объяснил, с которой стороны я хочу напасть. Огни «Паллады» были ясно видны; расстояние между нами было всего в несколько тысяч метров. «Какое у нас течение?» – спросил я у штурмана. Вынимая часы, он ответил: «Час назад начался прилив». Следовательно, нос «Паллады» теперь должен быть обращен к морю, а корма к берегу. Это было не особенно хорошо, так как сторожевые посты на больших кораблях всегда внимательнее смотрят вперед, чем назад. Но что в этом толку? Чтобы напасть с тыла, мне надо было бы забежать в глубину рейда, а тогда могло случиться так, что исчезла бы всякая возможность атаки. Я осторожно прошел вперед и определил, что «Палла-да» стоит неподвижно на якоре. Тогда мне пришла в голову идея, за которую я, в случае неудачи, жестоко бы расплатился. Я приказал положить позади заряженных торпед новые, снабженные ножницами, чтобы сейчас же после спуска первых зарядить их в аппарат. В несколько минут все было сделано, я тихо скомандовал: «Левым торпедным аппаратам приготовиться. Цель неподвижна, мы проходим в двух- или трехстах метрах!»
Собственно говоря, тут я под влиянием штурмана совершил маленькое отступление. Он заметил, покачивая головой, что бело-красный сигнал не имел никакого смысла. Он только обратит внимание русских, и в случае, если они вздумают переговариваться с нами, мы, не зная их сигналов, попадем впросак. Это было справедливо, особенно, если кто-нибудь из наших выкинет тот же самый сигнал. Как, оказывается, это и случилось с каким-то миноносцем, чуть ли не с «Kasumi».
Я крикнул машинисту в переговорную трубу: «Через несколько минут дать полный ход, насколько машина может выдержать». Мы постепенно прибавляли ход, и я, не отрываясь, смотрел в бинокль на вырисовывающиеся контуры «Паллады». Ночь была темная, но ясная – прекрасная ночь для атаки. Инстинктивно оглянулся я на трубу. Машинист хорошо исполнял свое дело: не было заметно ни малейшего дыма. Дав установленный сигнал в машинное отделение, я приказал повернуть немного на левый борт, чтобы ближе подойти к цели, так как при волнении люди могли бы метиться хуже обыкновенного, а опозорить себя промахом никому не хотелось. Лейтенант, вбежав ко мне на мостик, сообщил, что все обстоит благополучно. Я объяснил ему, что я потом возьму вправо, а затем буду держаться курса, параллельного «Палладе». Час наступил. Миноносец летел быстро, палуба, мостик, труба – все сотрясалось и дрожало. Легкие брызги летели на бак, и несколько капель оросили мое лицо. Поразительно, как врезаются в память такие мелкие подробности! Я уже различал командирский мостик «Паллады». К моему удивлению, в нижних помещениях еще кипела жизнь, хотя люди должны были бы давно лежать в койках. Я поспешил сигнализировать на палубу, что через минуту мы будем против цели. Но в этом не было надобности, так как все зорко смотрели и рука комендора уже лежала на спусковой ручке.