— Мне кажется, Александр Григорьевич, что сознание не пропадает, остается бессмертным. Не в том смысле, что мы помним о человеке, а в прямом — сознание умершего человека живет где-то в бесконечности...
— У меня было много бесед с Георгием Александровичем на религиозные, мистические темы, — продолжает Григорьянц. — Его чрезвычайно занимало все, что выходит за рамки обычных представлений. Как-то он передал мне материалы об НЛО, стал говорить о том, как это интересно.
Я несколько раз присутствовал на семинарах «НОМО» («Человек»), где мои коллеги занимались изучением сверхвозможностей человека.
Георгий Александрович постоянно задавался вопросами, что же такое душа, дух, плоть, каковы их отношения. Десятки раз он заговаривал о том, почему на девятый и сороковой день проводят поминки, почему девятый день отличается самой высокой биологической активностью тела умершего.
Были и темы, которых Георгий Александрович редко касался. Должен присутствовать момент доверительности. Семья — для него святое. В минуты душевной близости Георгий Александрович рассказывал о детских впечатлениях или о том, как в тридцатые годы они с мамой жили в «Черном доме»:
— Почти каждое утро, в пять или шесть часов, во двор въезжала машина госбезопасности. Громко хлопали четыре двери — гэбисты выскакивали из машины и шли в подъезд. Мы с мамой сидели в коридоре и ждали. У ног мамы лежал рюкзачок с теплыми вещами... Стучат сапоги... Где остановятся они сегодня?
— ...О Георгии Александровиче надо писать, — продолжает Григорьянц, — надо говорить, чтобы следующие поколения стали хоть чуть-чуть похожи на этого великого человека.
Я встречался со многими учеными — Б.Е. Патоном, Е.П. Велиховым, А.И. Целиковым и другими крупными исследователями. Но все они по своим личным качествам уступали Георгию Александровичу. Все лучшие качества характера были присущи ему.
Однажды садимся в поезд, Георгий Александрович снимает пиджак. На нем сморщенная, поблеклая, видавшая виды белая рубашка.
— Приезжаем в Ленинград и идем в магазин покупать вам новую рубашку, — говорю я.
— Чем вам не нравится моя рубашка, Александр Григорьевич? Есть на ней хоть одна дырка?
— Да посмотрите, у нее и ворот стерся.
— А я подтяну галстук — и не видно...
Гляжу, на коленях тоненький портфельчик.
— Георгий Александрович, а где же плащ, помните, я просил, чтобы вы не забыли?
Он открывает портфельчик и с гордостью показывает свернутую в трубку болонью:
— У меня такой замечательный плащ, вы не представляете, какой он удобный.
— Такие уже не носят, они не модные...
— Голубчик, да причем здесь мода, если это удобно? Вот вы свой плащ сверните и засуньте в портфель — не получится...
Григорьянц вздыхает.
— Все великое построено из простых, иногда житейских мелочей. И когда они нанизываются одна на другую, проступает великий человек, со своими слабостями и силой.
Поразительно! Широта и щедрость по отношению к окружающим и скопидомство по отношению к себе... Георгий Александрович часто давал в долг рабочим. Приходит парень:
— Георгий Александрович, хочу купить холодильник, не могли бы вы дать денег на два-три месяца?
— Возьмите двести рублей.
Через два месяца человек приносит деньги. А Георгий Александрович ему: «Оставьте их себе, они вам еще пригодятся». Он доволен: убедился, что человек обязательный и с совестью у него все в порядке.
Казалось бы, мелочь? Но в ней проявляется весь человек. Ведь это был не показной поступок — в Училище никто не знал и не догадывался...
— Алексей Киселев вспоминает Николаева как святого человека.
— Он и есть святой. Я понимаю теперь, что живут такие люди среди обычных людей, и только позже их признают святыми. Они живут простыми категориями: добра, любви, прямых замыслов — и воспринимаются бесхитростными чудаками.
Помню, готовились мы к докладу на конференции. В течение нескольких дней я приходил в ректорский кабинет за полчаса до начала рабочего дня. Шура Наседкина, секретарша, знала о наших сборах, и в одно прекрасное утро приносит нам чай и два-три персика на блюдечке:
— Угощайтесь...
— Шура, — взгляд Георгия Александровича озаботился, — откуда эти плоды?
— На рынке купила.
— Шура, они ведь очень дорогие...
— Георгий Александрович, вы же оставили мне деньги на хозяйственные расходы, вот я и купила.
— А, ну ладно, а то ведь вы знаете, я таких дорогих подарков не могу принять...
Близкие порой воспринимали его поведение с беспокойством. Помню, рисовал мне графики: по вертикали разные болезни, по горизонтали — прожитые годы «Смотрите, Александр Григорьевич, в 50-60 лет наблюдается среднестатистический пик инфарктов миокарда, в 70 лет — инсультов, а потом кривая болезней сходит на нет. Так что мне уже ничего не страшно, я все пики миновал...»