— Да, конечно, — смутившись, ответила она.
В один прекрасный солнечный день, войдя в палату Ландау, я застала массажистку и всех медсестёр. Был день получки, пришли все не дежурившие сестры. Я тоже принесла им деньги за трудность больного.
Все оживлённо что-то обсуждали. Когда я вошла, воцарилась подозрительная тишина. Не придав этому никакого значения, я села поближе к Дау. Разговаривая с Дау, я действительно не прислушалась к тому, что Марина довольно громко сказала. Я всегда так внимательно вглядывалась в Дау после ночного отсутствия, что не уловила Марининого вопроса, обращённого ко мне. Тем более что они все сидели в другом конце палаты. Тогда Марина подошла ко мне. В её позе был вызов:
— Кора Терентьевна, почему вы не ответили на мой вопрос?
— Марина, простите. Я говорила с Дау и не слышала вашего вопроса.
— Вот здесь мы все обсуждали, как мне быть. Оставить ребёнка или сделать аборт. Мне уже 37 лет и я хочу быть матерью. Что вы мне посоветуете?
— Марина, я не знаю вашего мужа. Если он полностью здоровый человек, то тогда, конечно, ребёнка необходимо оставить. Но если он, ваш муж, не совсем здоров, имейте в виду на всякий случай, ребёнок может родиться ненормальным. По-моему — это самое большое горе для женщины: дать жизнь неполноценному ребёнку!
В палате звенела тишина. Все застыли. А Даунька, посмотрев на Марину своими ясными ультрачестными глазами, невинно произнёс:
— Марина, Кора дала вам очень умный совет. Я присоединяюсь к её мнению.
Когда через несколько дней я пришла в Маринино дежурство, дежурила Танечка.
— Таня, по моим расчётам, сегодня Маринино дежурство?
— Да, но она сейчас на пятом этаже, она решила сделать аборт.
Вскоре после этих событий у Дау сильно обострилась боль в животе. Ему было трудно лежать. Живот раздували газы. Засыпал с вечера, но после двенадцати ложные позывы, вызванные газообразованием в кишечнике, его поднимали, и весь остаток ночи он уже не спал. Ходил по длинному больничному коридору, так ему легче было освобождать кишечник от газов. Медсёстры мне сообщили, что ночью он уже не бредит, не кричит «остановите поезд». К возвращению Марины на работу после довольного длительного отсутствия Дау уже был полностью в сознании. Утром после дежурства Марины, когда я пришла в палату к Дау, мне бросилось в глаза очень расстроенное лицо Марины. Когда я вошла, она, увидев меня, не здороваясь, стремительно вышла из палаты. Я внимательно, молча взглянула в глаза Дау, он с возмущением мне сказал:
— Понимаешь, Коруша, Марина очень хорошая сестра. Я знаю, она с первых часов после травмы все время ухаживала за мной, я к ней был очень расположен.
Но вдруг сегодня ночью она впилась поцелуем мне в губы.
— Даунька, наверное, тебе это приснилось?
— Что ты, Коруша, я хорошо помню. Она даже плакала и упрекала меня, что я её разлюбил. Я ей объяснил, что я красивист, что она не в моем вкусе, что я её уважаю как медицинскую сестру, что люблю тебя, иногда завожу любовниц, но она, Марина, не в моем вкусе.
— Даунька, ты ей так и сказал, что она не в твоём вкусе?
— Ну конечно.
Вот этого я боялась. Ходили слухи, что на фронте Марина пристрастилась к алкоголю. И сейчас непротив выпить. Что такое ревность, я знаю хорошо, если на почве ревности её злобность будет направлена против меня — это полбеды. А если, вдруг, она отравит Дау? На почве ревности все может быть. Как я этого боялась! Зверь ревности мне был знаком! С ним шутки плохи!..
На дежурство заступила Танечка. Я облегчённо вздохнула и, наверное, от страха, обуявшего меня со страшной силой, помчалась в Президиум АН. В приёмной кабинета Топчиева вспомнила: Александра Васильевича больше нет.
Меня очень сердечно встретила его референт Антонина Васильевна, она пригласила меня в кабинет своего нового шефа. Я вошла и полностью растерялась: на месте Топчиева сидел очень достойный человек, но он мне был чужой. Он был чужой моему горю, которое так сердечно разделял в самые трудные часы моей жизни Топчиев. К счастью, этот незнакомый мне человек говорил по телефону. У меня было время подумать, что я ему скажу.
С тем, что заставило меня прийти в этот кабинет, я могла сказать только Александру Васильевичу. Этому именитому академику я не могла сказать об истории-романе Марины с Дау, и всех моих страхах, что может угрожать Дау! Хватит, уже один раз прошла психиатрическое обследование. Точно такое состояние, когда академик Кикоин пришёл по моему вызову ко мне в палату, а я не смогла одолжить денег! Это очень неприятное состояние, но вот телефонная трубка легла на рычаг. Я встретила равнодушный взгляд постороннего человека. Стараюсь выдавить какие-то слова.
В очень щекотливое положение опять я попала. Было очень стыдно своей очередной глупости. Телефонный звонок спасительно прозвенел, а в голове ни одной мысли нет. Только страх за Дау. Сказать правду: простите, я пришла к Топчиеву. Я забыла, что его уже нет. Но правда в человеческом обществе не всегда уместна. Что же, пусть решит, что я дура. Это не так страшно. Передышка, вызванная телефонным разговором высокопоставленного лица, пошла мне на пользу. Я спокойно начала: