Но суть я поняла: врачи якобы выписали из больницы академика Ландау, он уже выздоровел, но остался искалеченным, и я отказалась от калеки-мужа. Оказывается, я «легкомысленная фифочка», выскочила замуж за титул академика и т. д. и т. п. Да, но почему телефон раньше молчал, а сегодня такое нашествие звонков всех москвичей?
Опять звонок: «Жаба, отказалась от такого мужа. Сама скоро подохнешь».
Опять звонок, голос старшей сестры Веры:
— Кора, Майе сейчас звонили и сказали, что врачи выписали Дау из больницы, но ты отказалась взять его домой?
— Ах ты, жаба, как ты смеешь мне такое говорить? Кто вам звонил, кто вам это сообщил?
— Кора, ты не волнуйся, не кричи.
— Позови мне Майку сейчас же к телефону.
— Майя, кто тебе сказал эту чушь?
— Кора, мне многие звонили, и все говорят, что ты отказалась от больного Дау.
— Сейчас же назови мне фамилию, кто тебе сказал это?
— Мне звонил Шальников.
Я бросилась набирать телефон Шальникова. Он подошёл сам: — Шура, откуда у вас сведения, что я отказалась взять Дау из больницы?
И этот физик мне ответил:
— Об этом уже говорит весь институт. Кора, мы с Олей решили взять Дау к себе.
Я онемела, бросив трубку. Позже поэт Евтушенко напишет: С чужой трагедией будь осторожен! Бестактностью страданья не задень.
Как много профессоров-физиков, имея звания, плохо воспитаны!
Стала соображать, что же произошло. Весь институт знает: любовница Женьки обозвала меня «жабой». И я начала понимать.
Позвонила Женьке, подошла Леля.
— Леля, говорит Кора. Это вы распустили сплетню со своим Женькой, что врачи выписали Дау из больни цы, а я отказала ему в доме. Вы не учли одно обстоя тельство: ваш врач из нейрохирургии всего лишь моло дой физкультурник. Вы медик, вы знаете, ведёт больно го Ландау медицинский консилиум. Психиатра Снеж— невского вы не можете не уважать. Предложение физ культурника насчёт прогулки Дау вечером я решила согласовать с психиатром Снежневским. Он категори чёски запретил эту прогулку, это он отменил прогулку. Снежневский сам звонил Зарочинцевой и запретил ей это мероприятие.
— Как, вы звонили Снежневскому?
— А вы думали как? Послушаюсь вашего Женечку и физкультурника, чтобы они обманным и насильным путём поместили Дау в нейрохирургию, пользуясь тем, что Топчиева уже нет.
Потом этот факт подтвердился.
Вот как бывает: вспомнила, как сама хотела с отчаяния выкрасть Ландау из нейрохирургии, и повеселела. Теперь Егоров хочет выкрасть Ландау.
Телефонные звонки продолжались. Как меня ругала, как меня поносила вся Москва, как меня обзывали! Я все терпеливо выслушивала. В конце концов стала восхищаться: молодцы москвичи!
Они заступаются за моего «наглядно-квантово-механического Дауньку». Они на страже больного! Это говорило о том, как имя Дау популярно в Москве. Звонки продолжались долго, очень долго. В больницу к Дау я приехала счастливая и весёлая, думая о том, что если бы не Коруша, Дау сейчас мог быть уже в нейрохирургии. Вот он им задал бы жару! Он уже лев. Нет, они сами привезли бы его обратно. Они глубоко заблуждаются, такого насилия над личностью он никогда бы не вынес. Он бы им показал, где раки зимуют.
Позже очевидцы из нейрохирургии мне рассказывали, что, когда Владимир Львович доложил Егорову о срыве их планов, Егоров выскочил как бешеный и о какой-то рубильник здорово разбил себе голову. Он кричал: второй раз его мероприятие срывается. Следовательно, первый раз — это когда он уверял, что для энцефалограммы больного нужно перевезти в институт. Ведь потом энцефалограммы делали в больнице Академии наук.
Глава 48
Мы с Дау и медсёстры вышли на прогулку. Встретили профессора Румера. Дау был с ним в дружбе, он приехал из Новосибирска в командировку. Я с Румером шла позади Дау, Румер обратился ко мне с просьбой:
— Кора, разрешите, я у вас остановлюсь на время моей командировки в Москве?
Дау моментально остановился, повернулся к Румеру и сказал:
— Рум, ни в коем случае. Я не разрешаю. Кора очень замученная, ей очень много хлопот со мной. Соне, своей сестре, я тоже не разрешил останавливаться у Коры.
Рум был приятно поражён. Боже мой, да Дау совсем прежний.
— Дау, прости, я этого не учёл.
И тихо мне сказал: «А я слыхал, что он в плохом состоянии. Женя наговорил страшных вещей о состоянии Дау!».
— Его изводят боли, — сказала я.
Боль не сокрушает, она изматывает. Сейчас болели пальцы.
После неудавшегося похищения Дау Владимир Львович был отстранён. Дау уже хорошо ходил и сам посещал кабинет физкультуры. В физкультурном кабинете нас приветливо встретила врач-методист Людмила Александровна. Вдруг Дау остановился как вкопанный. Я удивлённо взглянула на него. Яркий пламенный порыв был в его сияющих глазах. Он быстро мне сказал: «Ты, Коруша, иди домой. Я здесь останусь с Танечкой».
Его глаза смотрели на Людмилу Александровну. Она была действительно дивно хороша. Я моментально смылась, вполне разделяя его восторг. Бедный мой Зайка, у него появились физические недостатки, но он все забыл, увидев поистине красивую молодую женщину. Пойти объяснить Гращенкову, что клетки мозга остались прежними?!