Гвозди оказались мелкие. Как рычаг использовала палку Дау, вошла, проверила: ванна и унитаз в порядке.
— Дау, я исправила туалет.
Медсестёр попросила сказать, что я открыла уборную. «А если санузел вправду испортился, я мастеров своих из института привезу исправлять. Вот так и передайте главврачу Сергееву». Туалет больше не портился.
Но в декабре Гращенков собрал расширенный медицинский консилиум в том самом конференц-зале, где только год назад так торжественно вручали академику Ландау Нобелевскую премию. А сейчас в этом конференц-зале Гращенков захотел, чтобы именитые московские медики, входящие в консилиум больного Ландау, помогли ему выбросить Ландау из больницы. На консилиуме было много медиков, консилиум был очень авторитетный. Все медики сидели на сцене, за обширным столом президиума. Гращенков торжественно возвышался на кафедре. Нейрохирурги отсутствовали. Мы с Дау и медсёстрами сидели в первом ряду. Я рядом с Дау. С трибуны член-корреспондент АН СССР Гращенков начал свою речь:
— Я собрал расширенный консилиум по просьбе Капицы. На днях Пётр Леонидович вызвал меня к себе и сказал, что ему нужна штатная единица, которую занимает Ландау. Если консилиум найдёт нужным выписать Льва Давидовича из больницы, тогда его П. Л. Капица не переведёт на пенсию.
Дау мне сказал: «А Гращенков врёт! Пётр Леонидович не мог так сказать!».
Но речь Гращенкова прервал Кербиков. Он вскочил с места, трахнул кулаком по столу и сказал:
— Товарищи! Что же это делается? Я-то думал, что Капица — человек, а он оказался подлецом! Да, да, подлецом! Когда ко мне в клинику попадает не всемирно известный физик, лауреат Нобелевской премии, а просто рядовой сотрудник производства, мы, психиатры, в наших психиатрических лечебницах, передерживая все сроки, полностью убеждаемся, что наш больной не вернётся больше в общество, тогда руководители предприятия приезжают хлопотать, выискивают лимиты, говоря — человек ещё жив, давайте ещё отсрочим, и мы отсрачиваем и делаем все возможное! Я как ведущий психиатр Ландау заявляю: он после таких травм очень быстро идёт к полному выздоровлению. Я не могу разрешить Капице перевести Ландау на пенсию! Он по своему состоянию должен быть ещё в клинике. Его выписывать ещё рано, и вы, Николай Иванович, должны знать, есть ссылки к статьям наших советских законов. Так вот, если уж этот случай нельзя подвести под исключительные случаи, тогда зачем же они записаны в наших закона?
Он ещё что-то говорил. Потом все врачи наперебой говорили, что прогресс выздоровления у Ландау очень высок. Все медики поддерживали Кербикова, осуждая Гращенкова. В конце концов Гращенков запросил «пардону». Он-де сам считает, что Ландау переводить на пенсию нельзя, а выписывать из больницы рано.
Но через некоторое время я случайно узнала в больнице, что Гращенков собирается делать у вице-президента АН СССР Миллионщикова в Президиуме доклад о состоянии Ландау. Я специально позвонила Гращенкову домой и спросила, так ли это и можно ли мне присутствовать на его докладе у Миллионщикова. Он категорически отрицал. Мне были непонятны, меня очень пугали его действия. Но что, что я могла, я беспредельно верила в полное выздоровление, и тогда Дау сам всех поставит на место. Могла ли я тогда действовать агрессивно? Нет. Агрессия мне не под силу! Да как действовать агрессивно? Набить морду Гращенкову — это бесполезно: ведь Женьку я била, не помогло!
Я не могла спросить у Капицы, уполномочивал ли он Гращенкова собирать консилиум. Мне было очевидно, Пётр Леонидович не знал о его действиях. Мне казалось: из-за каких-то личных, мелких соображений ему надо кому-то доложить, что Ландау здоров и уже дома. На всякий случай я съездила в Президиум АН СССР, очень попросила референта вице-президента АН СССР Миллионщикова: если Гращенков будет делать сообщение Миллионщикову о состоянии Ландау, пожалуйста, сообщите мне. Оставила свой номер телефона.
В начале января я задерживалась у Дау, домой пришла в 22 часа. Только вошла в квартиру — зазвенел телефон. Не раздеваясь, сняла трубку. Референт Капицы П.Е.Рубинин мне сообщил: Капица и Гращенков находятся в институте в рабочем кабинете Петра Леонидовича и очень просят меня зайти к ним. Вошла в кабинет Капицы, Гращенков был, а Капицы не было. На его месте сидела его жена Анна Алексеевна.
Гращенков юлил и уговаривал меня срочно взять мужа домой. Я категорически отказалась, сказав, что возьму мужа домой только весной. Во второй половине января узнала, что Гращенков делал доклад в Президиуме, в кабинете Миллионщикова о состоянии здоровья Ландау. Пришла к референту, спросила: «Вчера Гращенков делал доклад о состоянии Ландау. Вы забыли мне позвонить». Очень симпатичная девушка сказала: «Нет, не забыла, но Гращенков попросил у Миллионщикова выставить охрану, чтобы вас не пропускали».
Ничего не понимаю. Зачем секретничать?! А.В.Топчиев никогда бы так не поступил. Почему Топчиевы не бессмертны! Следовательно, вице-президент АН СССР Миллионщиков при закрытых дверях тайно выслушивал сообщение Гращенкова. Неужели сплетня, распущенная по Москве Лившицем, дошла до Миллионщикова, и он, занимая такой высокий пост, не проверил сам, а решил насильно, незаконно пользуясь своей властью, заставить меня взять мужа преждевременно из больницы. Ему, вероятно, и в голову не пришло, что, прежде чем принимать какое-то решение, он должен был сам съездить к Ландау в больницу и спросить самого академика Ландау, лауреата Нобелевской премии, физика мирового класса. Почему, зачем понадобилось Гращенкову при закрытых дверях, секретно добиваться согласия у него, вице-президента АН СССР, которому президент АН СССР М.В.Келдыш доверил вести дела больного Ландау!