Уже установилась тёплая погода, я решила Дау отвести на дачу. Накануне отъезда у меня произошёл очень странный разговор по телефону. Звонок — снимаю трубку, слушаю:
— Это квартира академика Ландау?
— Да.
— Можно к телефону попросить его жену.
— Я у телефона…
— Здравствуйте, Нина Ивановна.
— Здравствуйте, только я не Нина Ивановна, а Конкордия Терентьевна.
— Как, разве жену академика Ландау зовут не Нина Ивановна?
— Нина Ивановна — жена академика Гинзбурга, это из моих знакомых.
— Тогда прошу прощения, я такой-то (он назвал себя). Разрешите объяснить мой нелепый звонок.
— Пожалуйста.
— Два месяца назад я был болен и лежал в больнице Академии наук. Со мной вместе целый месяц был в палате некий профессор из университета. Этого профессора почти ежедневно в часы приёма посещала тоже сотрудница университета. (Я подумала: Н.И.Гинзбург работает в университете.) Она мне представилась как Нина Ивановна Ландау, жена академика Ландау. Я раньше выписался из больницы, дал Нине Ивановне свой телефон и очень просил, чтобы она мне позвонила, сообщила о здоровье моего товарища по палате и, конечно, о здоровье своего мужа, академика Ландау.
— Очень интересно. Думаю, что ваш товарищ по палате знал её настоящую фамилию. — Не уверен. Он меня сам уверял, что это жена академика Ландау. — Короче говоря, мой муж уже примерно два года дома, но его состояние здоровья не такое, чтобы я могла его оставлять дома и посещать пациентов больницы Академии наук. И потом, я не сотрудница университета. Вас явно разыграли.
Этот незначительный разговор я привела потому, что, когда я Дау перевезла на дачу в Мозженку и, оставив его на Танечку, приехала в Москву за медикаментами и продуктами, раздался звонок. Снимаю трубку, слушаю:
— Это квартира академика Ландау?
— Да.
— Попросите его самого к телефону.
— Я этого не могу сделать, он сейчас находится на даче. — На даче телефон есть?
— Нет, на даче телефона нет.
— Тогда потрудитесь сообщить мне, как проехать на дачу к академику Ландау. Говорила со мной женщина немолодая, но явно очень взволнованная, очень гневная.
— Если вы будете ехать на машине…
— Нет, машины у меня нет. Я говорю с вокзала. Я проездом в Москве, через несколько часов у меня поезд на Ленинград.
— Наша дача по Белорусской железной дороге, конечная остановка — Звенигород.
— Сколько времени займёт дорога туда и обратно?
— Не менее трех часов.
— Тогда это невыполнимо, а с кем я говорю?
— С его женой.
— С женой? А давно ли вы стали его женой, — это она говорила, не скрывая своей ненависти к жене Ландау.
— Примерно четверть века, — спокойно сказала я, и вдруг слышу молодой, прерывающийся, сдавленный рыданиями голос:
— Мама, оставь, мне все ясно!
И разъярённый голос мамы:
— Майя, не мешай, я хочу все выяснить. Тогда сообщите мне, когда впервые после автомобильной катастрофы, выздоровев, ваш муж академик Ландау, приезжал в Ленинград?
— Мой муж академик Ландау, к сожалению, ещё не выздоровел после автомобильной катастрофы. Он ещё не был в Ленинграде.
— Как не был? А кто у нас в доме встречал Новый 1965 год?
— Уверяю вас, не мой муж.
— Как? А месяц назад в Адлере с огромным букетом роз меня и мою дочь встречал не академик Ландау?
— Я очень сожалею, но это был не академик Ландау. Он ещё слишком болен для таких подвигов. Опять рыдания Майи, её слова: «Мама, оставь, зачем все это, я все поняла». Тут я сразу вспомнила непонятную телеграмму из Ленинграда в числе поздравительных по случаю присуждения Нобелевской премии.
Текст телеграммы: «Для меня страшное несчастье ваша Нобелевская мечтала добиться признания моих работ только тогда быть вами мне по-настоящему плохо если любите откликнитесь Ваша Майя»
Дау, прочитав эту телеграмму, сказал: «Коруша, это от какой-то сумасшедшей, у меня не было ни одной девушки по имени Майя».
Примерно год спустя пришло письмо из Ленинграда. Дау его прочёл, передавая мне сказал: «Коруша, это та сумасшедшая Майя, которая в прошлом году прислала непонятную телеграмму».
После телефонного разговора с Манной мамой я разыскала в ящиках письменного стола Дау телеграмму и письмо, сколола их вместе. Для меня это было большое событие. Дау помнил непонятную ему телеграмму год спустя. Этот телефонный разговор имел явно трагическую, но для нас таинственную историю. Собираясь ехать на дачу, встретила Шальникова. Под впечатлением я выложила ему всю эту историю. Он мне сказал: «Вы врёте, Кора, такого не может быть». Я вынула из сумки телеграмму и письмо.
Текст письма:
«Дорогой Лев Давидович!
Мне больно писать вам, но я хочу знать правду. Меня оскорбил в вашем присутствии ваш спутник. За что?
Если это печальное недоразумение, вызванное поверхностным знакомством с греческой мифологией, если вы этого не хотели, если вы честный человек, мы должны встретиться, это для меня вопрос жизни и счастья.