Я готова была всю свою жизнь бесконечно шнуровать длинные протезные ботинки по ночам, дни и ночи не отходить от больного Дау, отучиться от сна, днём забывать про еду, лишь бы Дау был жив, лишь бы мне не пришлось пережить его смерть, его похороны.
В отведённом нам салоне вечером попробовала дозвониться Кунцу. Он, когда был у нас в Москве, оставил свои визитные карточки. Но к моему разочарованию, телефонистка мне ответила на чешском языке. Разговор по телефону с Кунцем был неосуществим. И. И.Удаль-цов — советник нашего посольства — оставил мне свой телефон, телефон нашего посла в Праге Степана Васильевича Червоненко. По приезде в отель И.И.Удальцов вызвал к нам в салон управляющего санаторием «Империал» товарища Поспешила, который если мне что-нибудь понадобится, просил обращаться к нему.
Отель «Империал» был выстроен в Карловых Варах ещё в капиталистические времена каким-то иностранным миллионером для миллионеров. Отделка была роскошная, само здание огромное, величаво возвышалось над курортом Карловы Вары. В нашем распоряжении была гостиная и спальня, туалет, роскошно отделанный мрамором, с умывальниками занимал слишком много квадратных метров, а его скользкий мраморный пол навёл на меня ужас. Здесь Дау опасно сделать даже один шаг. Когда я вошла в ванну, мною овладело отчаяние. И было от чего: огромный мраморный зал, по мраморным ступеням спускаешься не в ванну, а в небольшой бассейн. Дау не сможет отказаться от ванны, а Тани нет.
Столовая на первом этаже, на лифте спустились в столовую. Даунька легко вышел из лифта, держа меня под руку. Высокий, стройный, он легко шёл, прихрамывая на больную ногу. Нам указали наш столик, свободной рукой я отодвинула стул. Дау легко опустился на стул, я облегчённо вздохнула. На редкость подтянуто державшийся Дау совсем не выглядел больным. Но боже, как волновалась я, я вся была сплошной напряжённый нервный спазм. Меня тошнило, есть не могла. Дау ужинал с аппетитом, я только выпила чай. Мне казалось, он не сможет встать, зацепится ногой за ковёр, поскользнётся на зеркальном паркете. Ослепительная сервировка, чопорная нарядная чужая публика, чужая речь, мне было так страшно чем-нибудь обратить на себя внимание.
— Коруша, ты ничего не ешь, ты не заболела?
— Нет, Дау, я боюсь лишнего веса, я и дома не ужинаю, — соврала я. О, врать я уже научилась!
Вернее, меня моя жизнь научила хорошо врать. Дау легко встал, я его поддержала. Все было в норме. В общем потоке громадного отеля мы не привлекли внимания. Я даже не предполагала о его могучей силе воли. Когда входили в наш номер, он прошептал: «Скорее, скорее — в туалет». Потом я его раздела, уложила.
— Даунька, у тебя боли ослабли?
— Нет, что ты, я просто терпел. Везде люди, неприлично ныть при посторонних.
Пришёл врач, осмотрел Дау, назначил водолечение, сифонные клизмы. Медсестра принесла направление в водолечебницу. Дау стал просить на ночь ванну, после ванны он легко засыпал. Но когда надо было выходить из ванны, я хлебнула горя. Дау в тёплой воде разомлел, без своего протезного ботинка он стоять не мог. Оставив его в водоёме, выскочила в коридор, ища помощи. Все пусто, нигде не души. Вернулась, обвязав Дау под руками полотенцами, я вытащила его из воды. Вытирая его, не верила, что этот кошмар позади. Не знала, что завтра меня ожидает более опасное событие. Спал Дау хорошо, ночью вставал только четыре раза. О, как я старательно шнуровала ботинки: мраморный пол туалета настораживал меня. Утром Дау на боли жаловался только в номере, как только вышли к лифту, он подтянулся, совсем легко сел за стол. Я увидела управляющего товарища Поспешила, оставив Дау за столиком, догнала управляющего в вестибюле, он был весь внимание.
— Скажите, пожалуйста, как добраться до водолечебницы? — У нас есть легковые машины, но их стоимость не входит в оплату путёвок, за месяц пользования мы вам предъявим отдельно счёт.
Поблагодарила за информацию, поняла, что машина недоступна: на мои чешские кроны нужно заказать протезные ботинки. Издали увидела Дау, он был не один, он щедро раздавал автографы. Меня поразила красивая посадка его головы, седеющая пышная шевелюра венчала её ореолом, из-под смоляных бровей сверкали огромные очень красивые глаза, лицо раньше всегда улыбавшееся, было строго, серьёзно. Я поняла: боли донимают, маска суровой сдержанности вызванная острыми болями, накладывала на лицо печать необъяснимого человеческого достоинства.