Люди разговаривают глазами. Слова только корректируют диалог. Во взгляде Коры читаю весь рассказ о состоянии Дау с самого утра. Может быть, надо было сразу приехать! При первом звонке! Сбрасываю пальто и по винтовой лестнице вбегаю в кабинет больного, где он, как обычно, лежит на спине и усиленно разрабатывает правой рукой пальцы левой. Обычно это делает Таня, на протяжении всей болезни неотступный медик, превратившийся в преданного друга. Сегодня Тани нет. Дау сам разрабатывает пальцы, и по тому, как он это делает, видно, что боли усилились. Чем сильнее боли в животе, тем энергичнее разгибает он пальцы, чтобы болью в пальцах отвлечь боль в животе. Лицо Дау спокойно. Признаков интоксикации нет, и я издаю облегчённый вздох. Только теперь замечаю, что в кабинете ещё двое: Тоня — медицинская, очень опытная хирургическая сестра и врач неотложной помощи. Все приготовлено для сифонной клизмы, но Дау отказался что-либо делать до моего приезда. Сбрасываю одеяло, чтобы посмотреть живот, и ругаюсь: живот вздут как резиновый мяч, при надавливании передняя брюшная стенка пружинит. Пульс остаётся обыденным для Дау, не частит. Паралитическая кишечная непроходимость.
Будем пытаться освободить кишечник от газов. Если это удастся, опасность оперативного вмешательства минует.
— Дау, надо потерпеть, потому что меры будут энергичными и болезненными.
Больной делает жест, означающий согласие. Его глаза внимательно и спокойно направлены на врача.
— Кирилл Семёнович, — спрашивает он, — может быть, это моя погибель пришла?
В его глубоких, умных и добрых глазах где-то мелькает искра юмора. Спасительный юмор. Он выручал его не раз.
Переводим больного в комнату его сына Гарика. И Тоня принимается за дело!
Проклятый вопрос! Он повис с самого начала, когда, казалось, все уже позади и остались только боли в животе.
Что это за боли? Связаны они с корой головного мозга при отсутствии источника боли в животе? Или болит живот по другой причине, например, из-за наличия спаек? Сознание может ощущать боль в животе, когда нет причины для этих болей. Дело в том, что все органы и ткани организма имеют представительство в коре. В условиях патологии это представительство даёт о себе знать, когда даже отсутствует орган, который болит. Хирурги отлично знают примеры, когда после ампутации конечности больной долгое время, иногда годы, жалуется на ощущение боли в пальцах давно отрезанной ноги.
Нейрохирурги относительно болезни Дау придерживались именно этой точки зрения. Жена Дау, Кора, всей силой своей натуры противилась этому взгляду. Что это — интуиция или страстное желание найти выход из создавшегося тупика?
Госпитализация Дау была разрешена Чахмахчевым (академия). Я предпочёл, чтобы больного отвезли в госпиталь на Серебряном, но, пока Бочаров согласовывал этот вопрос с начальством, пришёл звонок о том, что Дау можно везти в больницу Академии, и я не хотел терять лишних минут.
Когда мы приехали в больницу, потребовалось созвать консилиум. Дело было в воскресенье. С трудом удалось добыть Арапова и Бочарова. Дело застряло на анестезиологе. Больница Академии не имеет своих дежурных анестезиологов, и вообще операции производятся гастролёрами как хирургами, так и анестезиологами. Много времени ушло на обзванивание ведущих анестезиологов. Как назло, никого не оказалось дома, и мне пришлось вызвать Ю.А.Кринского, за которым послали машину. Машина провалилась в яму и застряла. Выслали другую, та не сразу нашла адрес, и прошло ещё часа два, пока Кринский приехал. Ещё какое-то время ушло, чтобы подлатать наркозный мешок, весь в дырах, и найти интубационную трубку необходимой длины.
Пока Кринский в недоумении готовился к наркозу (к его чести, он провёл наркоз блестяще), состоялся консилиум. Хотя от министра здравоохранения Б.В.Петровского было получено согласие на то, чтобы больного оперировал я, мне казалось, что этот вопрос надо решить собравшимся. Никто не хотел оперировать Дау — Бочаров чувствовал себя неважно, Арапов ещё не владел пальцем после перелома, а зав. отделением больницы Академии В.С.Романенко, просто сказал, что участвовать в операции не будет. Никто не выразил согласия и на ассистенцию, и поэтому мне пришлось оперировать больного с дежурными хирургами. К счастью, это были опытные врачи, а одна из них — Олимпиада Федоровна Афанасьева — много лет до этого работала со мной в Институте им. Склифосовского.
Перед операцией во второй раз (первый раз он спросил меня дома) Дау спросил:
— Может быть, это моя погибель пришла?
— Дау, не говорите таких слов под руку! Просто настало время вас оперировать.
— Но вы же этого давно хотели.
— Вот именно, — сказал я и подумал с горечью: «Не при таких обстоятельствах».
— Во всяком случае, это будет проверкой ваших предположений, и меня это очень устраивает, так как мы, наконец, съедем с мёртвой точки.
Его состояние было обычным для непроходимости обтурационного плана. Живот был вздут и твёрд как бочка, но общих симптомов интоксикации не было. Он, конечно, очень страдал от болей.