Квартиры для сотрудников были отделаны на английский манер. Вход в каждую квартиру отдельный со двора, внизу очень большая гостиная и столовая, из передней полувинтовая лестница наверх — там три спальни.
Внезапный приезд Дау в Харьков — и все мои сомнения исчезли. Теперь он настаивал: «Корочка, мы должны быть каждый день вместе, я не могу жить больше без тебя! А насчёт Женьки договоримся так: если тебе не понравится, что они у нас живут, тогда у меня будет причина их выселить. Это будешь решать ты, но уже после приезда в Москву. А пока они мне очень полезны, они меня кормят. Когда я углубляюсь в науку, я забываю все: я теряю время, забываю поесть, а сейчас это мне противопоказано, ведь я только по-настоящему начинаю выздоравливать. У меня к тебе очень большая просьба, очень серьёзная просьба, очень жизненно важная просьба. Даже, вернее, это не просьба, а условие: это будет фундаментом нашего брака — личная человеческая свобода! Несмотря на проверенную и безграничную влюблённость в тебя, даже твоим рабом я никогда не смогу быть! Никогда, Корочка! Запомни: никогда ни в чем мою личную свободу стеснять нельзя! Я врать не умею, не хочу, не люблю, чего не могу сказать о тебе! Пока все мои разговоры о любовницах носят, к сожалению, только теоретический характер. Ты на моем пути встретилась такая, ну просто женское совершенство! В литературе о тебе сказано так: бог сотворил и форму уничтожил. Запомни одно: ревность в нашем браке исключается, любовницы у меня обязательно будут! Хочу жить ярко, красиво, интересно, вспомни „Песню о Соколе“ Горького — ужом я жить не смогу. Смотри, на мою свободу покушаться нельзя! В детстве меня угнетал и подавлял отец какими-то уродливыми взглядами на жизнь, я был близок к самоубийству. На ногах устоял только потому, что сам понял, как правильно жить. И запомни: ревность это позорный предрассудок. По своей природе человек свободен!».
Не сознавая, я пошла на преступление. Я дала ему слово и клятвенно заверила своей любовью — ревновать не буду, не посмею, живи свободно, красиво, интересно! Так, как жил ты на своей далёкой звёздной планете. Ты слишком чист и необычен для нас, землян! И сверкающие глаза твои так красивы, необычны, они излучают сияние, так, наверное, сверкают самые драгоценные чёрные бриллианты, и сам ты какой-то хрупкий, как редчайшая драгоценность!
А много лет спустя друг Дау, поэт Николай Асеев, когда наш сын из детства вступал в юность, написал о Дауньке стихи. Они мне очень дороги тем, что Николай Асеев не знал и не мог знать, что ещё до заключения нашего брака с Дау я самостоятельно решила, что Дау — человек не нашей планеты. Вы как будто с иной планеты Прилетевший крылатый дух: Все приметы и все предметы Осветились лучом вокруг. Вы же сами того сиянья Луч, подобный вселенской стреле, Сотни лет пролетев расстоянье, Опустились опять на Земле.
Глава 18
В Москву я совсем переехала только в 1940 году. В Москве за Старой Калужской заставой нашла я счастье и большую любовь. Даунька, нежно воркуя, вызывал во мне нежность и снисходительность, которую может вызвать только любимый ребёнок. Его горячий влюблённый взгляд был прикован только ко мне. Он возил меня по Москве: «Посмотри, Коруша, это здание 1-й градской больницы, здание прошлого века, умели строить. Как они чувствовали красоту. Эти величественные колоссальные каменные колонны кажутся воздушными, невесомыми. Имей в виду, это одно из красивейших зданий в Москве!».
В театре он усаживал меня на наши места, а сам исчезал, появлялся с последним звонком, восторженно счастливым шёпотом сообщал: «Обежал весь театр, осмотрел всех девиц, ты самая красивая. Таких, как ты, нет».
— Даунька, ты помнишь, в Харькове обещал мне, когда я приеду совсем в Москву, мы один раз с тобой сходим в Большой театр на «Спящую красавицу».
— Помню, но я решил просить тебя поменять эту одну «спящую красавицу», тем более она совсем не красивая, на десять посещений настоящих хороших театров: МХАТ, Малый, Вахтангова. Я очень, очень люблю драматический театр. На сцене театра должно происходить реальное действие яркой жизни, осмысленной деятельности, интересной, захватывающей отдельные моменты жизни человека или даже эпохи. Но когда на сцене вокруг собственной оси долго и бессмысленно вертится балерина — очень скучно смотреть. Опера ещё бессмысленней балета. Какой-нибудь баритон поёт, как он нежно любит, целует и обнимает свою возлюбленную, а сам стоит как пень и ограничивается собственными трелями, а партнёрша вторит ему тоже о безумной любви, ограничиваясь только завыванием. Только музыковеды находят в этом смысл. Эта профессия простительна только женщинам, а я физик, мне все это невыносимо скучно! Скука самый страшный, просто смертельный человеческий грех. Жизнь коротка, я счастлив сейчас. Ты со мной и больше не уедешь.