— Дауличка, милый мой, прости, прости меня, я раскаиваюсь, я больше никогда не посмею посягнуть на твою свободу и никогда не вмешаюсь в твои интимные дела.
А некоторое время спустя он спросил: «Коруша, я могу располагать своей половиной квартиры?» — «Да, конечно, я буду оставлять ужин на двоих и уходить».
В середине лета талия исчезла, уходить на несколько часов стало трудно. Я запиралась у себя внизу, моя спальня под кабинетом Дау, его окно над моим. Тогда против нашего дома не было жилых домов. И Дау не имел привычки задёргивать штору вечером. Его окно открыто, сноп света золотит верхушки липы, стройные молодые побеги липы смотрят в открытое окно Дау, шелковистые молодые листья нежно шелестят, они все видят. Не отрываясь, пристально и напряжённо я смотрю на освещённую макушку липы. О, как я ей завидую, я изучаю её движения, хочу понять, о чем говорят её листья?
Я так жадно жду, чтобы закончился этот танец листьев, так вызывающе золотящихся в снопе электрического света, момент — и все погружается в ночной мрак.
Этот момент приносит невыразимое облегчение и даже счастье! Вместе со светом гаснет буря «примитивных» чувств. Щёлкает английский замок: она ушла.
Оцепенение исчезает: там, наверху, акт любви окончен. Дау дома, он со мной, он мой! Очень скоро у меня будет его ребёнок. Несмотря ни на что, я выбрала хорошего отца для своего ребёнка: он чист и честен не только в науке, но и в жизни, он говорит то, что думает, а его слова никогда не расходятся с делом. Перед сном погружаюсь в сказочно счастливые времена своей жизни, когда отселился Женька, и мы с Дау остались вдвоём на всю нашу роскошную пятикомнатную квартиру, тогда ещё даже Зигуш не селился у нас со своей страстной любовью к чужой жене. Фантастически счастливые времена!
— Коруша, бросай все, иди ко мне наверх, я тебе буду читать английское издание Киплинга по-русски.
Полулёжа, прикорнув уютно на его плече, слушаю Дау: «Где-то в Африке молодой английский офицер на охоте в джунглях находит младенца орангутанга. От безделья он его выходил, выкормил эту огромной силы обезьяну. Орангутанг отплатил своему хозяину беззаветной преданностью и любовью. Друзьям офицер рассказывал: „Поймите, это не зверь, это друг, он всегда у моих ног, я только подумаю закурить, он подаёт мне трубку, он понимает каждый мой взгляд, как тень всюду следует за мной. Когда офицер задумал жениться, собрался в Англию за своей Мери, ему советовали сначала убрать зверя, а потом привозить жену. Зверя он не убрал, а, отлучившись однажды из дома и вернувшись, вместо Мери он нашёл мокрое месиво и только белокурые окровавленные локоны говорили о том, что это была Мери“.
Так, если сказать правду, в те тихие вечерние часы, когда в гости к Дау приходила девушка, готовя им ужин, я завидовала орангутангу. В меня вселялся тот самый зверь, он мог стереть с лица земли соперницу.
И кто знает, не сорвись я тогда, не останься в стенном шкафу, во что бы ещё вылились приступы моей ревности!
О, сколько, сколько раз, стиснув руки, устремив взгляд на освещённую верхушку липы, мысленно я повторяла поступок орангутанга. Вот так, растерев до месива соперницу, казалось, можно было достигнуть удовлетворения своих «пламенных» страстей!
Зверю хорошо: совершив злодеяние, он удрал в джунгли, мой удел был — совершать злодеяния мысленно. Соблазн был велик, но я держала себя в крепкой узде: за этим стоял Дау, его здоровье, его сон, его наука. После моего «заседания» в стенном шкафу он с трудом оправился, серьёзно проболев две недели. Это не должно было повториться.
Переселившись в Москву, я пробовала, конечно, вызвать его ревность. Появился поклонник: красивый, молодой. Ревности не вызвала. Даунька воспользовался моим поклонником для знакомства с новыми красивыми девушками. Что делать? Примириться? Нет, невозможно, все во мне бунтует!
И я опустилась до низкого шпионства и выслеживания. Я даже не понимала, зачем я это делаю. С большим напряжением всей нервной системы, строжайше соблюдая конспирацию, за много «сеансов», я, наконец, увидела, в какую дверь вошла моя соперница в красивом старинном доме на Каляевской.
А потом, когда Дау уехал на юг, получив его первое письмо, взяв дорогой мне конверт с милыми каракулями, обожгла мысль, а вдруг и ей он написал. Не вскрывая своего письма, я помчалась на Каляевскую в тот красивый старинный дом. В голубом почтовом ящике на её двери в нижних круглых отверстиях виднелся конверт с почерком Дау! Как добыть конверт? Помогла специальность химика: в мозгу возникли длинные тигельные щипцы. Помчалась на Б. Калужскую в магазин химтоваров.
И снова я у голубого почтового ящика на Каляевской, конверт ещё там, руки дрожат, металлические тигельные щипцы выбивают тревожную звонкую дробь, соприкасаясь с жестью почтового ящика.