У меня вся полезная школьная программа была готова, когда вдруг в 1954 году министр просвещения мне позвонил и попросил составить примерный план школьной программы. Я на следующий день ее отвез в Министерство просвещения, но она годы где-то лежит под сукном или затерялась.
В зарослях парка я присела почти рядом, осталась незамеченной. Дау ко мне сидел спиной, лицо Юли удачно освещало солнце. Меня впервые поразило — да ведь она красива, подумала я. Во всяком случае, была красивой. Правильные, почти точеные черты лица (примерно моего возраста).
Годы студенчества в стенах Харьковского университета у нас с Юлей были одни. Разница была только в факультетах: она — на физическом, я — на химическом. В те мои молодые годы университетские сплетни доносились на наш факультет о легендарном молодом профессоре Ландау и влюбленной в него без надежды на взаимность студентке-украиночке его факультета.
Сейчас мне кажется, что благополучная любовь — пусть большая, пусть взаимная — через десятилетия жиреет, исчезает трепетная сила любви. Ураганная сила любви может длиться бесконечно, если каждый день перед тобой встает угроза потерять любимого!
А у Юли тоже любовь, тоже большая, тоже на всю жизнь. Но любовь без надежды, без взаимности. В юности полюбить безответно и на всю жизнь! С молодых девичьих лет повесить над постелью портрет любимого, и точка! Раз в год, в отпуск обязательно приезжать в тот город, где живет Ландау, пятиминутный визит, короткий разговор о жизни, о науке и работе — и это все. Зарядка на год. В день рождения Дау и на Новый год — короткие поздравительные звонки из Севастополя. Чувство большой безответной любви у Юли было очень гордое, очень ранимое чувство. Никогда за всю жизнь ни единой попытки навязать себя. Дау к Юле относился всю жизнь с большим человеческим уважением, но женщину он в ней не видел, зная, что она его любит.
Когда я переехала в Москву к Дау и была в Малом театре на спектакле с участием знаменитой актрисы Яблочкиной, Дау мне рассказал легенду. Молодую актрису Яблочкину полюбил взаимно красавец-князь! Княжеские родители, категорически запретили молодому князю жениться на актрисе. Князь застрелился! Молодая актриса сохранила на всю свою долгую жизнь верность любимому. Это красиво и понятно. Но Юля, ее любовь к Дау? Это было непостижимо!
Не каждый смертный может заслужить вот такую любовь. Это следствие обаяния могучего таланта, гениальности личности. Да, личность Дау гениальна. Это я знаю теперь, в 1975 году. Но как молоденькая, строгих правил студенточка в начале 30-х годов, это сумела оценить, понять, полюбить?! Так бескорыстно и на всю жизнь!
Как-то ночью Дау было плохо. Заснул Дау уже утром, я очень испугалась, спать не могла, и Юля утром застала меня в слезах. У Юли сделалось очень строгое и серьезное лицо.
— Кора, давайте выйдем. Я хотела с вами давно поговорить.
— Кора, может быть, вы думаете, что раньше, в молодости, у меня с Дау были близкие отношения? Ни слова не говоря, я обняла ее:
— Милая Юлечка, я знаю лучше вас, что у вас с Дау никогда не было интимных отношений. А сейчас ваше появление здесь меня просто осчастливило. Мне сейчас даже трудно представить себе, как бы я обошлась без вас. Юлечка, мне так приятно, что Даунька с удовольствием остается с вами. Вы давнишний его настоящий друг. Я очень благодарна вам за вашу помощь. Ведь вы же мне здорово помогаете, я это очень ценю!
Юлечка, расцвела, повеселела. Видно, у нее свалился камень с души.
Вскоре, спокойно оставив Дауньку на Юлю, я только собралась нырнуть с причала, как ко мне подошла одна из отдыхающих.
— Вы давно знаете эту женщину, что без вас гуляет с вашим мужем в парке?
— Да, давно.
— А вы знаете, что она любит вашего мужа?
— И это я давно знаю, но как вы об этом догадались? — Она сама об этом рассказала вчера вечером на женском пляже всем присутствующим. Так и сказала: я его люблю всю жизнь, с юности по сегодняшний день. Она так пламенно, так долго говорила о своей безответной любви к этому академику.
— Но ведь любовь прекрасна, — сказала я, нырнув в набежавшую волну.
Я люблю плыть не оглядываясь, любуясь прозрачной, чистой цветовой гаммой сине-зеленых волн. Вот так плыву, любуюсь волнами и думаю: хорошо бы быть русалкой, как мягко, должно быть, спать, качаясь на волнах. Не успела выбраться из моря, меня атаковала все та же отдыхающая.
— Как вы можете так долго плавать, а эту женщину оставлять с мужем? Вы не боитесь? Вы не ревнуете? У меня опустились руки.
— Он очень болен, — сказала я. Круто повернувшись, быстро ушла.
Но отдыхающие дамы заметно оживились. Теперь Юлечка и Дау гуляли под их пристальным надзором. Ко мне подходили еще отдыхающие дамы с жадным любопытством во взоре: как, неужели вы не ревнуете? Вы не ревнуете мужа к женщине, которая его любит?
Не могла же я объяснить этим дамам, что по теории Дауньки любовь и ревность несовместимы, хотя бы потому, что я сама за всю свою жизнь этого понять не смогла. А в данном случае Дау был прав.
Уехали мы в самом конце августа. Только в самолете я увидела, как Дау посвежел, загорел, окреп. Выглядел он замечательно. По возвращению из Крыма врачи, наблюдавшие Дау, пришли к единодушному мнению: живот вздут довольно сильно. Надо произвести тщательное обследование кишечника в клинических условиях. Вишневский сказал: "В загородной кунцевской больнице первоклассный рентгеновский кабинет". В конце октября отвезли Дау на три недели обследовать кишечник в эту больницу. На общительного Дауньку неразговорчивые новые, незнакомые врачи нагнали уныние. Он привык быть дома, чтобы я была рядом. Два раза он еще позволил себя раздеть и улегся на холодный металлический рентгеновский стол. Эта процедура сопровождалась еще уколами. А потом категорически заявил: "Сколько можно колоть, лежать на холодном металлическом столе и все — без толку? Вызовите мою Кору. Если она скажет мне о необходимости этих процедур, тогда я на них соглашусь".
Мне выписали пропуск в любое время дня и ночи. По вызову врачей я мчалась в больницу. Меня он слушал, рентгеновский отдел в этой больнице был замечательный. Но Дау очень нервничал. Снимки были неудачные. Рентген повторяли много, много раз. Потом собрали консилиум. Я была в коридоре, меня не пригласили. Консилиум из врачей был в палате у Дау. Врачи вышли, мне ничего не сообщили. Я вошла к Дау в палату.
— Дауленька, что эти врачи тебе сказали?
— Коруша, они мне ничего не сказали. Понюхали, понюхали и прочь пошли. (Цитировал Гоголя всегда).
Да, этих врачей разговорчивыми не назовешь. Потом мне сообщили: рентгеновское обследование показало камни в желчном пузыре с грецкий орех. Как следствие забрюшинной гематомы, за годы болезни гематомы обизвестковались и превратились в камни. По-видимому, и вся печень в таких обизвестковавшихся гематомах. В печени нет нервов, они болей не дают. А камни в желчном пузыре необходимо удалить, надо оперировать. "Я согласна на операцию, поспешила ответить я. — И муж тоже согласится. Чем скорее, тем лучше".
Сама подумала: прежде чем до желчного пузыря доберутся, увидят, что происходит в кишечнике.
На следующий день в больнице мне сообщили: желчь проходит, камни желчи не задерживают. Поэтому необходимость в операции отпала. С таким диагнозом в конце ноября я Дау привезла домой. Этот диагноз меня не взволновал, если камни не мешают желчи выходить, возможно, их и вовсе нет. Я знала измотанную нервную систему Дауньки: когда он ложился раздетый на холодный металлический рентгеновский стол, он превращался в напряженный нервный комок. Возможно, просто были нервные спазмы, не пропускавшие пунктира.
Так и оказалось впоследствии: при вскрытии — печень чистая, без изъянов, как у новорожденного ребенка, желчный пузырь чист, никаких камней нет, обизвестковавшихся гематом тоже нигде не было.
В день приезда Дауньки из больницы в почтовом ящике без конверта достала бумагу с отпечатанным на машинке текстом. Не читая, я отдала ее Дау. А сама спешила сервировать стол для обеда. Через некоторое время, войдя в комнату Дау, я была потрясена его опустошенным взглядом. Его внезапная подавленность поразила меня, он был так счастлив возвращению домой, с таким нетерпением ждал Гарика и Свету, и вдруг такая внезапная отрешенность.