Позже я узнала, что нас встречали и физики, и Кунц, и розы. А мы по дипломатическим каналам миновали пражскую публику. Встреча с физиками и Кунцем не состоялась. Я везла профессору Кунцу наши московские подарки: ереванские коньяки и зернистую икру. Приближался Новый год, я это учла. Кроме того, мне необходим был Кунц. При его содействии мне нужно заказать протезные ботинки, и, главное, когда мы с дачи переехали в Москву, Кирилл Семенович мне предложил:
— Кора, давайте я Дау сделаю спинномозговую анестезию. Если боли в животе идут от мозга, при спинномозговой анестезии они будут продолжаться, но если под действием анестезии боли от наркоза временно прекратятся, тогда я буду уверен в своих подозрениях, что у Дау посттравматические спайки кишечника, тогда надо оперировать. Кора, имейте в виду, если бы Ландау лежал у меня в больнице, я это уже давно бы проделал: он был бы мой больной. Но сейчас Дау ведут врачи из больницы Академии наук и А.А.Вишневский. Мне нужно официальное разрешение его ведущих медиков. Давайте завтра соберем у нас небольшой консилиум, позовите главврача из больницы Академии наук Григорьева, лечащего врача Дау Надежду Валентиновну Павленко, Дамира и Арапова, но Вишневского не зовите, он не разрешит, я с ним говорил, он против этого эксперимента.
— Кирилл Семенович, это ведь не операция, а анестезия, разве это опасно? Что может произойти в худшем случае в результате этой анестезии?
— Как что? Смерть.
Меня от этого слова чуть не хватил удар! Когда Кирилл Семенович ушел, я не скоро пришла в себя. Как медики легко произносят это слово. Ухаживая за Дау уже много лет, я забыла об этом слове, ведь смерть — это навсегда! Это не промежуточное состояние. На завтрашний консилиум мой первый звонок был к Вишневскому. Я бы могла рисковать собой, но не Дау! И, конечно, Вишневский запретил анестезию. Кирилл Семенович закурил и ушел. Он был вправе на меня обидеться. Я доверяла Кириллу Семеновичу, это очень умный, очень образованный, очень справедливый и очень добрый человек. Я ведь часто приглашала Кирилла Семеновича, но он с возмущением отверг оплату своего труда. Тогда я обратилась к новому главврачу больницы Академии наук Григорьеву (замечательному человеку). Посещения всех врачей, лечивших академика Ландау на дому, оплачивала больница Академии наук, за каждое посещение выписывалась приличная сумма. Главврач Григорьев все оформил, Кириллу Семеновичу причиталась крупная сумма. Кирилл Семенович категорически отказался, сказав:
— Ландау — это не тот случай, чтобы получать какие-либо деньги.
Он посещал больного почти три года. Я не заметила, чтобы он на меня обиделся. Он по-человечески понял мое состояние, он провожал нас в Чехословакию, он усаживал Дау в самолет. Я не объяснила Кириллу Семеновичу, почему я пригласила Вишневского, он ведь не знал, что, начитавшись медицинских учебников, я понимала, что область головного и спинного мозга — это область нейрохирургов. Кирилл Семенович блестящий хирург, достойный ученик Юдина, в общих операциях и на кишечнике ему нет равных, у него во время операций нет левой руки — обе руки правые. Такие хирурги бесценны, но есть еще нейрохирург Зденек Кунц, спинной мозг — его функция. Дау есть Дау! И если надо влезть в его спинной мозг, то пусть это сделает Зденек Кунц. Я должна встретиться с Кунцем и проконсультироваться у него по этому вопросу. И да простит меня Кирилл Семенович, но иначе я поступить не могла.
Я готова была всю свою жизнь бесконечно шнуровать длинные протезные ботинки по ночам, дни и ночи не отходить от больного Дау, отучиться от сна, днем забывать про еду, лишь бы Дау был жив, лишь бы мне не пришлось пережить его смерть, его похороны.
В отведенном нам салоне вечером попробовала дозвониться Кунцу. Он, когда был у нас в Москве, оставил свои визитные карточки. Но к моему разочарованию, телефонистка мне ответила на чешском языке. Разговор по телефону с Кунцем был неосуществим. И. И.Удаль-цов — советник нашего посольства — оставил мне свой телефон, телефон нашего посла в Праге Степана Васильевича Червоненко. По приезде в отель И.И.Удальцов вызвал к нам в салон управляющего санаторием «Империал» товарища Поспешила, который если мне что-нибудь понадобится, просил обращаться к нему.
Отель «Империал» был выстроен в Карловых Варах еще в капиталистические времена каким-то иностранным миллионером для миллионеров. Отделка была роскошная, само здание огромное, величаво возвышалось над курортом Карловы Вары. В нашем распоряжении была гостиная и спальня, туалет, роскошно отделанный мрамором, с умывальниками занимал слишком много квадратных метров, а его скользкий мраморный пол навел на меня ужас. Здесь Дау опасно сделать даже один шаг. Когда я вошла в ванну, мною овладело отчаяние. И было от чего: огромный мраморный зал, по мраморным ступеням спускаешься не в ванну, а в небольшой бассейн. Дау не сможет отказаться от ванны, а Тани нет.
Столовая на первом этаже, на лифте спустились в столовую. Даунька легко вышел из лифта, держа меня под руку. Высокий, стройный, он легко шел, прихрамывая на больную ногу. Нам указали наш столик, свободной рукой я отодвинула стул. Дау легко опустился на стул, я облегченно вздохнула. На редкость подтянуто державшийся Дау совсем не выглядел больным. Но боже, как волновалась я, я вся была сплошной напряженный нервный спазм. Меня тошнило, есть не могла. Дау ужинал с аппетитом, я только выпила чай. Мне казалось, он не сможет встать, зацепится ногой за ковер, поскользнется на зеркальном паркете. Ослепительная сервировка, чопорная нарядная чужая публика, чужая речь, мне было так страшно чем-нибудь обратить на себя внимание.
— Коруша, ты ничего не ешь, ты не заболела?
— Нет, Дау, я боюсь лишнего веса, я и дома не ужинаю, соврала я. О, врать я уже научилась!
Вернее, меня моя жизнь научила хорошо врать. Дау легко встал, я его поддержала. Все было в норме. В общем потоке громадного отеля мы не привлекли внимания. Я даже не предполагала о его могучей силе воли. Когда входили в наш номер, он прошептал: "Скорее, скорее — в туалет". Потом я его раздела, уложила.
— Даунька, у тебя боли ослабли?
— Нет, что ты, я просто терпел. Везде люди, неприлично ныть при посторонних.
Пришел врач, осмотрел Дау, назначил водолечение, сифонные клизмы. Медсестра принесла направление в водолечебницу. Дау стал просить на ночь ванну, после ванны он легко засыпал. Но когда надо было выходить из ванны, я хлебнула горя. Дау в теплой воде разомлел, без своего протезного ботинка он стоять не мог. Оставив его в водоеме, выскочила в коридор, ища помощи. Все пусто, нигде не души. Вернулась, обвязав Дау под руками полотенцами, я вытащила его из воды. Вытирая его, не верила, что этот кошмар позади. Не знала, что завтра меня ожидает более опасное событие. Спал Дау хорошо, ночью вставал только четыре раза. О, как я старательно шнуровала ботинки: мраморный пол туалета настораживал меня. Утром Дау на боли жаловался только в номере, как только вышли к лифту, он подтянулся, совсем легко сел за стол. Я увидела управляющего товарища Поспешила, оставив Дау за столиком, догнала управляющего в вестибюле, он был весь внимание.
— Скажите, пожалуйста, как добраться до водолечебницы? — У нас есть легковые машины, но их стоимость не входит в оплату путевок, за месяц пользования мы вам предъявим отдельно счет.
Поблагодарила за информацию, поняла, что машина недоступна: на мои чешские кроны нужно заказать протезные ботинки. Издали увидела Дау, он был не один, он щедро раздавал автографы. Меня поразила красивая посадка его головы, седеющая пышная шевелюра венчала ее ореолом, из-под смоляных бровей сверкали огромные очень красивые глаза, лицо раньше всегда улыбавшееся, было строго, серьезно. Я поняла: боли донимают, маска суровой сдержанности вызванная острыми болями, накладывала на лицо печать необъяснимого человеческого достоинства.
Дау узнали, это меня почему-то очень взволновало. Для меня Дау был очень любимый, очень простой, очень добрый человек. Дома в Москве к визитам иностранцев я привыкла. Здесь, за границей, в роскошном отеле, на прославленном курорте (на фоне очень преуспевающей части человечества) Дау в строгом костюме маренго, в белоснежной рубашке выглядел не просто человеком, это была значительная личность планеты. Я впервые почувствовала в нем одного из лучших современных ученых, поняла: лауреатам Нобелевской премии за границей придают большое значение.