— Веришь нет, за три года это уже пятый ребенок и все дети как один, с нимфой. Все, с этим проклятым даром. Пять детских душонок, на мне. Вот так и живу с этим, днем дел невпроворот, а по ночам нет-нет да приходят во сне. Стоят молча, и смотрят в глаза, и самое гадостное, взгляд отвести не могу.
Академик, стряхнув с себя руки уже придерживающих его формально Тада с Руси. Встав и пройдя мимо Яги, виновато опустившей глаза, зашел в жилую комнату Полиграфа, застав того сидящим скромницей на кровати и смотрящим строго в пол. Ухватив рукой за край, плотного, синего как небо покрывала, застилавшее кровать, мужчина потянул его на себя, произнеся.
— Полиграф, задницу подними.
Выйдя из спальни, под недоумевающие взгляды присутствующих, Академик, наклонившись над маленьким трупиком, с нежностью завернул его в покрывало, перепачкав свои руки в крови ребенка. Прижимая к себе этот сверток небесного цвета, с проступающими сквозь него кровавыми пятнами, мужчина, остановившись в дверном проеме, произнес негромко.
— Комиссар, лопату возьми, убили как твари так хоть похороним по-людски.
На выходе за нейтралку, его догнал Комиссар, несущий лопату и собранные с пола детские книжки. Виновато опустив глаза, он пояснил.
— С ней положу.
Академик, поправил его.
— С Машенькой.
После похорон, проходя сквозь КПП, Академик, закинув сиротливо стоящую на земле гаусс винтовку на плечо, уверенно зашагал в сторону авто ангара, общежития грузчиков стаба. Молча пройдя мимо сидевших в курилке мужчин, с опаской покосившихся на него, он прямиком прошагал в столовую.
— Во, Академик, а я с братвой тебя уже в жмурики записал. Чо на тебе лица нет?
Вошедший следом Комиссар, не дал расспросить Академика Гангрене. Он с порога, не здороваясь, отчеканил.
— Нам бы ужраться, в говно.
Гангрена, привычным движением поскребя в районе груди, пробасил в ответ.
— В говно так в говно, почапали ко мне в хату.
Пили молча, не чокаясь, не делясь душевными переживаниями, не смотря друг на друга, наполнив рюмки до краев опрокидывали их, едва закусывая и смотря в стол. Академик, видя перед собой детский взгляд, полный надежды уже давно сбился со счета выпитого, опрокидывая в себя очередную рюмку как робот.
Вошедшие в помещение Татьяна с Настей, от увиденной картины пьянки, замерли не в силах понять происходящие. Гангрена, поглядев на женщин исподлобья, недобро пророкотал.
— Чо надо?
Сбиваясь от волнения, Татьяна выпалила.
— Мы, за мужем пришли. Дома спать будет, а не в этом гадюшнике.
Выдвинувшаяся вперед Настя, загораживая своей худосочной статью Татьяну, ядовитой змеей прошипела.
— Мы его все равно заберем.
Гангрена, теперь уже с любопытством смотря на стоящих перед ним женщин, улыбнувшись своей гарилоподобной улыбкой от которой женщины подались назад, пробасил.
— Как потащите, жены.
Теперь уже подбоченясь, вперед выдвинулась Татьяна при этом почти выкрикнув.
— Мы на машине его увезем.
Гангрена, вновь почесав район груди, подхватил на руки словно мальчонку Академика и направившись на выход, пробасив.
— Двери в колымаге откройте, таскальщицы.
Проснулся Академик в страшном кошмаре, кишки внутри него тряслись подобно студню на тарелочке, гудящая колоколом голова, готова разорваться на мелкие кусочки, а малейший громкий звук, норовит отправить его в мир не живых. Чьи-то руки, заботливо приподняли его за голову и из прислоненного ко рту кувшинчика, полилась холодная, живительная влага во внутрь многострадального, трясущегося нутра. Знакомые голоса, сквозь туман похмелья звучали успокаивающе, разливаясь родным теплом по душе мужчины.