Колдует? Не, магия? Правда, что ли?
Вздрагиваю, потому что стул подо мной внезапно начинает шевелиться. Малява беспокойно возится, что-то внутри него булькает. Наклоняюсь вперед и с изумлением наблюдаю, как ножки выделенной мне мебели преображаются. Передние превращаются в похожие на человеческие ноги в классических серых брюках и начищенных ботинках, а задние — в мощные мохнатые лапы с едва видимыми за шерстью черными когтями.
Бурить-хоронить! Как выражается мой двоюродный дядя ‒ бурильщик по профессии, гробовщик в душе.
Колдуны фиговы!
В общем, настоящая магия творится прямо на моих глазах. Конечно, я могла бы и поверить во что-то этакое еще на этапе утаскивания меня с любимой подушки из уютной квартиры. Но мне же как-то надо принципиальность свою отстаивать. Так что доказуху мне срочно ‒ сочную и правдивую.
После того, как мой стул обзаводится ногами-лапами, решаю на всякий случай верить в любые чудеса. Но авансом. Когда вернусь, снова стану скептиком. Мне же в будущем разумы людей спасать. А как я буду спокойно этим заниматься, помня, что имела опыт сидения на стуле с мгновенно отрастающими конечностями?
— А почему они не одинаковые? — В моих интонациях ни намека на феерию. Но мне так и хочется спрыгнуть и пощупать материализовавшееся чудо. Из чисто исследовательских соображений.
— Для баланса, — охотно поясняет Гжельский. Видимо, содержимое фляжки начало действовать с особой активностью, и он как-то по-особенному подобрел. — Чтобы стандартные конечности контролировали дикую сущность лап. А иначе они могут упрыгать прочь вместе с вами.
Из всей информации четко усваиваю одно: меня сейчас повезут на стуле! Прямо как королевну на троне.
Глава 13. Аэроплан и шалунишка
Меня и правда транспортируют на стуле.
Зофу выскакивает из помещения первым и придерживает дверь. Не знаю, кто отдает команды мебели, но ноги и лапы, как-то договорившись между собой, синхронизируются и тащат меня к выходу почти без качки.
Малява, к счастью, не буянит. Наверное, потому что никто из проректоров больше не пытается вторгнуться в мое личное пространство. Он лишь глубже зарывается в гнездо, которое я соорудила из полов блейзера, и равнодушно взирает на мир вокруг блестящими глазами-обсидианами.
Видимо, к хозяину пиджачок вернется крайне помятым. Я его и так, и эдак верчу. Зато от шерсти очищать не придется.
Снаружи необычайно светло. А, помнится, в момент отправки в моем мире был уже поздний вечер. Прижимаю ко лбу руку козырьком и с любопытством осматриваюсь. Наша маленькая процессия движется по мощеной дорожке на возвышении. Пара шагов к краю, и мне открывается потрясающий вид.
Огромная территория внизу занята сочными зелеными газонами с фигурными формами. Вдали виднеется многоэтажное строение с резными арками и высокими узкими окнами. Множество зданий поменьше с похожей архитектурой раскидано повсюду. На некоторых стенах, будто произрастая прямо из каменной кладки, устроилась пышная зелень. Во все стороны тянутся стебли с алыми, белыми и голубыми цветами. Шпили, венчающие большинство крыш, усердно стремятся к чистым небесам. Вдоль змеевидных дорожек из аккуратно уложенных каменных плиток устроены роскошные цветники с радужными кустарниками и тонкоствольными деревьями с пушистыми шапками листвы. Некоторые строения отделены друг от друга стеной из хвойных пород. В стеклянных плафонах высоких уличных фонарей меланхолично порхает какая-то полупрозрачная субстанция. Предполагаю, что в ночное время она наливается ярким свечением. Слева бликами обозначает себя речушка, прорезающая поверхность замысловатыми поворотами и кое-где обтекающая небольшие каменные островки. Прямо к воде свешиваются тонкие ветви древовидных ив, расположившихся на покатых берегах.
Как все чинно и чопорно.
Я будто очутилась на территории какого-то строгого английского колледжа, где учатся отпрыски привилегированных семей, которым априори положено быть хорошими детками. Вот только ранее встреченный мной Люкос не сильно походил на хорошего мальчика.
Все это успеваю подметить, пока наша процессия занимается преодолением узкой каменной лестницы. Перила в наличии имеются, но, несмотря на ажурность и эстетическую красоту, кажутся настолько хлипкими, что хвататься за них требуется только, если всерьез собираешься отправиться вниз кувырком, захватив попутно и поломанные конструкции с налетом почтенной старины.
Проректор Гжельский возглавляет шествие. Проректор Зофу замыкает и попутно не эстетично пыхтит в мой затылок.
Оседланный стул, неплохо справившийся с ровной поверхностью дорожки, ведущей от строения из белого камня с «залом прибытия», на ступенях начинает халтурить и проявлять своеволие. Человеческие ноги в ботинках шагают нормально, а вот задние звериные лапы, видимо, слегка, заскучав, через каждую ступеньку пружинят и подбрасывают меня вверх.
В итоге весь путь у меня проходит примерно в таком ритме «тыгыдым-тыгыдым-тыгыдым!» И челюсть еще для красоты композиции звучно клацает.
За помощью к Гжельскому не обращаюсь. Тот идет впереди и явно с трудом. Вдруг навернется с лестницы, пока на мой отклик реагировать будет? Сами ступени выщерблены и по размеру сильно отличаются друг от друга. Похоже, этим путем редко пользуются, а то давно бы уже подумали насчет реконструкции лестницы и замены перил. Наверное, не часто к ним на обучение беты прибывают.
От Зофу толку тем более не жду. Он наверняка втихушку злорадствует, глядя, как я еле держусь на коварном стуле. При таком раскладе лучше тогда на одной ножке до ректора допрыгала бы. А то сейчас сронят в реку, а потом будут заверять, что так и было, а иноземку с самого начала бракованную прислали.
Ну нет, так не пойдет.
Запихиваю Маляву поглубже подмышку. Песику до тряски нет никакого дела. Он только жмется ко мне и булькает от каждого рывка. Есть в нем некоторая пофигистичность. Например, когда на него беты с палками лезли, он был абсолютно аморфен. Да и тискать мне себя охотно позволял. Интересно, отчего тогда зависит его активность?
Внезапно лапы делают очередной финт, и я едва не улетаю через перила в пышный зеленый кустарник. Слышу скрипучий смешок за спиной.
‒ Бесконтрольная, ‒ выплевывает Зофу, протискиваясь мимо меня и моего пони, и пристраиваясь в шеренгу за Гжельским. ‒ Один лишь хаос вокруг сеешь.
Невзлюбил меня этот старикан, как пить дать.
Наклоняюсь вперед, рискуя слететь вниз головой, опускаю ноги по обе стороны от движущегося предмета мебели и со всего размаха бью пятками по разбаловавшимся лапам.
‒ Радик, сидеть! — командую я.
«Радиками» моя бабуленька обычно кличет всех провинившихся: от крыса, упершего у нее каблук у босоножки, а во второй заход и всю босоножку, до выпивохи в магазине, закрывающего ей своим шатающимся телом витрину с тортиками.
Расшалившиеся лапы, по всей видимости, такого к себе обращения не ожидали, потому что вдруг резко дают по тормозам и в самом деле исполняют мою команду. Короче, делают это самое чертово «сидеть».
Задняя сторона сиденья уходит вниз, мое тело прижимает к спинке, а ноги взлетают к небесам. То же самое творится и со вторыми конечностями стула в брюках. Ноги в ботинках пару мгновений еще дергаются в воздухе, безуспешно изображая шаги.
Во время эффектных кувырканий слышу отчаянный взвизг, и над зелеными просторами академии взмывает аэроплан имени проректора Зофу. Весьма непредусмотрительно с его стороны было двигаться так близко от объекта с тремя парами пинательных конечностей. Конечно же, в этот список я и свои включила. Вот только в полет благонравного проректора отправила не моя нога, а основательный пинок ножищи в ботинке. Или ножищ. С учетом того, что рывок дернул к небесам обе человеческие конечности стула, не исключаю, что почтенный профессорский зад поприветствовали сразу два острых обувных мыска. По одному на каждую округлость.