Телеграмма на калиновых листьях
Это случилось в последний четверг перед Новым годом, двадцать пятого декабря, ровно в шесть часов и тринадцать с половиной минут вечера…
За два часа до этого удивительного события прошел первый за зиму настоящий большой снег, и все мальчишки и девчонки скорее-скорее доставали застоявшиеся лыжи, натягивали теплые свитера и шапочки и кубарем скатывались по лестницам, чтобы первыми успеть прочертить крутую восьмерку на снежной, без единого следочка, глади. С последними хлопьями снега от тяжелой фиолетовой тучи отлетело пушистое облачко и пошло себе кружиться над домами. С высоты вечерний город казался фантастическим ковром, сотканным из желтых квадратов светящихся теплом окон и голубых неоновых стрел улиц. Голубые стрелы стремительно летели вперед, трассирующим пунктиром пронизывали парки, вприпрыжку разбегались на площадях, широким хороводом окружая новогодние елки. Косматые елки, как мини-аэродромы, подмигивали красными и синими огнями, отдавая сигналы взлета и посадки невидимым самолетам.
Голубые стрелы пронизали повороты Речной улицы и остановились у последнего дома на краю горки. Остановилось и облачко, покружилось над домом — пятиэтажным белым кораблем — и подбросило пригоршню быстрых снежинок-одуванчиков к трем окошкам с красными наличниками в середине третьего этажа. Здесь, в квартире номер двадцать пять, жили Лёка и Марина Ромашовы с безмерно занятой мамой и не менее занятым и всегда спешащим папой.
Снежинки, посмеиваясь и подталкивая одна другую, легко перемахнули через перила балкона и приникли к окошку. Там, в комнате, был мягкий сумрак. Свет неяркой настольной лампы под зеленым матовым абажуром освещал письменный стол и сидевших вокруг ребят: худенькую, аккуратно подстриженную Марину, уже шестиклассницу, считающую себя намного старше остальных и от этого более сдержанную; непоседу Лёку, с озорными глазами и, как всегда, со слегка растрепавшейся косой, и смуглого, словно только что вернувшегося с юга, черноволосого Алешу, их хорошего друга и соседа по дому. К тому же Лёка и Алеша учились в одной школе: Лёка в пятом «Б», а Алеша в пятом «А».
— Нет, — сказала Лёка, упрямо поджав губы, — Новый год будем встречать у нас.
— Почему? — спросил Алеша. — Лучше у нас. У нас просторнее.
— Зато вас мало, — упрямилась Лёка. — Ты и бабушка. А нас много.
Алеша вздохнул и отвернулся.
— Их больше, — подумав, сказала Марина. — Будем Новый год встречать у них.
— Ой, насмешила! — Лёка так смеялась, что чуть не свалилась со стула. — Ты, Мариночка, уже в шестом классе, а считать не умеешь! Что же, по-твоему, два больше четырех? Высшая математика!
Но Марина не обиделась, а просто сказала:
— Нас четверо, а их сколько? Бабушка, Алеша, Чубчик, Федя, Кит и Дженни.
— Ха, ха! — не унималась Лёка. — Развеселила! Чубчик — фокстерьер, Федя — чиж, а Кит и Дженни — разнесчастные рыбы-вуалехвостки.
— Не разнесчастные, а очень даже красивые, — насупился Алеша. — У Кита хвост как кружева вален… валин… вулин…
— Вулканические кружева? — сквозь смех спросила Лёка.
— Алеша хотел сказать, как валансьеннские кружева, — сказала Марина. — Во Франции, в Валансьенне, плели необыкновенно тонкие кружева. Действительно, у Кита хвост необыкновенно красивый… А как он любит, когда с ним разговаривают!
— Правда, ты тоже заметила? — обрадовался Алеша. — Кит тогда поворачивается то левым, то правым боком, поводит своим… валансьеннским хвостом, словно это не хвост, а перо на мушкетерской шляпе. И еще он любит, чтобы кто-то был дома. И еще — смотреть, как я делаю уроки.
— Пусть ваш Кит все понимает и даже может ночью стихи сочинять и… и… песни петь своим рыбьим голосом… Все равно. Нет и нет… Все равно Новый год хочу встречать у нас, — настаивала Лёка.
— Лёка, Лёка! — покачала головой Марина. — Ты ведь уже большая, в пятом классе. Подумай! Вдруг еще и папа Алешин из своей Антарктиды прилетит.
— Папа? Из Антарктиды?.. Ладно, — смирилась Лёка. — Только к встрече Нового года придумаем что-нибудь необыкновенное, фейерверковое, и приготовим что-нибудь удивительное. Ну, что-нибудь такое, эдакое. Ой, чуть не забыла, какой мне сон сегодня приснился! Будто бы я пробиралась по жутким пещерам и подземельям, сражалась с ящерами и в самой далекой сталактитовой пещере нашла волшебную лампу Аладдина! Всю в завитушках и закопченную! Крутанем лампу туда-сюда — и, пожалуйте, заморские яства.
— Заморские? — засмеялась Марина. — Но лампы-то нет.
— Ну и пусть нет! Давайте все равно придумаем заморские. Думайте, — строго сказала Лёка и добавила совсем маминым голосом: — Не ленитесь!