- Платье, джинсы и рубашку...
- Пончо, жилет, вязаный свитер...
- Нарисую все, что надо для пионерского лагеря, - сказал Алеша, а потом подумал, посмотрел на белый простор бумаги, на левом краю которого стояла Калинка с колокольчиком, а на правом - Калинка с листком, и в середине белого простора нарисовал... Чубчика.
- Нос-то у него где? - удивилась Калинка.
- Забыл. - И Алеша нарисовал нос.
- Очень хорош, - сказала Марина, - только скажи, пожалуйста, почему вместо платьев ты нарисовал Чубчика? И как вообще ты рисуешь? Вот ведь на листе ничего не было, а теперь нарисовались две Калинки и Чубчик. Как у тебя это получается?
Алеша удивился:
- Я посмотрел на лист и увидел двух Калинок. Хотел нарисовать что-нибудь в середине. Посмотрел, а там Чубчик сидит. Ну, я его и нарисовал. Теперь вот здесь появится спортивный костюм.
Кисточка в Алешиных руках танцевала легко и весело. Вот она поплескалась в стакане с водой, потом притопнула на кубике синей, ультрамариновой, краски и, пролетев пируэтом по бумаге, оставила на ней великолепные синие дождевые потеки. Снова кисточка нырнула в чуть замутненную синими облаками воду и снова притопнула на кубике краски, теперь уже красной, светлом кадмии, и стройный пунктир широкой строчки обозначил контур рисунка. Рядом с Лёкиной Калинкой появился ярко-синий спортивный костюм с красной отделкой.
И опять кисточка летела к стакану с водой, а потом к коробке с красками. Желтая стронциановая, охра золотистая, марс коричневый, красный, темный краплак сменяли друг друга.
Лёка, Калинка и Марина завороженно следили за точеным хвостиком кисти, сейчас снова несущей бархатную синеву ультрамарина. Куда теперь устремится эта волшебная деревянная палочка с хвостиком золотых щетинок, умеющая в Алешиных руках творить чудеса?
Алеша немножко подумал и никуда ее не устремил, а вернул с полпути назад, поплескал ею в воде, быстро стряхнул и повесил на гвоздик хвостиком вниз, а в руке у него оказался упрямый, толстый черный карандаш, остро заточенный.
Штришок за штришком ложились четкие квадраты. Вот Алеша повел карандашом легко - квадрат получился светло-серым, нажал посильнее - и квадрат получился чуть темнее, а нажал карандашом крепко - и квадрат получился черный.
Карандаш еще походил-побродил по цветным акварельным потекам и появились: стеганая куртка с капюшоном и белыми молниями; полосатое красно-синее вязанное из толстых ниток пончо с длинными льющимися кистями; очень удобные джинсы с эдакими металлическими заклепками; шорты и полосатая рубашка; жилет с бахромой и аппликациями и напоследок вязаное платье для фигурного катания на коньках.
- И платье мне? - спросила Калинка. - Я ведь на коньках не катаюсь...
- А вдруг захочешь кататься. Вот у тебя и будет платье. Тебе разве не нравится?
- Нравится! Ты хорошо рисуешь. У тебя точный глаз и красивые краски.
Алеше очень приятна была такая похвала, но он ничего не сказал и продолжал рисовать. Зато Марина спросила:
- Красивые краски? Если я возьму кисточку да начну этими же красками рисовать, разве у меня они будут другими?
- Конечно, другими... - засмеялась Калинка. Она понимала, что Марина сейчас немного завидует Алешиному таланту и умению. - Поэтому на земле так много разных художников. Один предпочитает чистые, звонкие цвета, но взятые густо, сочно. Вот как Алеша. Другой рисует тоже чистыми, без смеси, красками, но берет их легко и на бумагу краски ложатся прозрачно. Третий не терпит чистых красок и смешивает их, придавая всему рисунку единый колорит, - золотистый, коричневатый. Четвертый из всей этой коробочки выбрал бы только красные, желтые, коричневые краски, а на остальные и внимания бы не обратил. Пятый совсем не применяет этих теплых красок желтых, красных, коричневых, - а рисует только холодными - синими, фиолетовыми, зелеными. Каждый рисует по-своему. Будешь, Марина, рисовать?
- Буду. - Марина взяла кисточку и чистый лист бумаги. - Нарисую красное платье с оборками.
Марина мучилась минут десять, а потом минуты две смотрела на грязную красную амебу, которую при всем желании нельзя было назвать красным платьем с оборками.
- Ну и пусть, - сказала Марина и разорвала бумагу с амебой на четыре части.
Конечно, Алеша рисует прекрасно. Ну и пусть он рисует прекрасно. А она, Марина, хорошо играет на пианино... А Лёка вот умеет петь песни. Сколько раз они пытались научить Алешу играть и петь! Тысячу раз, и ничего-то у него не получается. Наверное, так и должно быть, и нечего ей, Марине, завидовать Алеше. Как тяжело и трудно рисует она, Марина, но зато как легко и весело играет! Ну, иногда, правда, не весело, а даже грустно или печально. Смотря что играешь!
- Умница, - тихонько сказала Калинка, словно услышала Маринины мысли. - Это и есть талант. Без таланта нет радостной или сильной красоты в красках, счастья или грусти в музыке, задушевности в песнях. Ты, наверное, всегда садишься за пианино с желанием играть грустно или весело, но никак не безразлично? И наверное, всегда тебе хочется играть очень хорошо, независимо от того, слушают ли тебя двести человек на концерте в школьном зале или ты одна-одинешенька?
- Конечно, - кивнула Марина. - Всегда!
- Смотри, как Алеша сейчас рисует, - совсем тихо сказала Калинка. Очень хорошо, прекрасно, лучше некуда. А ведь это не картина на выставку, а простая игра в куклы. Взял бы да начеркал как-нибудь. При его умении и это было бы неплохо. Что заставляет его сейчас так рисовать? Достоинство его таланта. Он всегда старается рисовать как можно лучше. Алеша, вероятно, и классную стенгазету рисует хорошо?
- Очень хорошо. Даже десятиклассники приходят смотреть.
- Талант, - сказала Калинка...
На белом просторе бумаги появились тем временем еще фартук, вязаный свитер и домашняя куртка.
Черный карандаш устал и отправился в свой карандашный дом, а ему на смену вышел оранжевый, а потом и самый звонкий красный карандаш, и появилось такое симпатичное платье в красный горошек, что Лёка не устояла и спросила:
- Калинка, а можно, это платье будет мое?
- Оно тебе нравится? Пусть будет твое. Здесь так много нарядов, что хватит и мне, и тебе, и Марине, и даже самому Алеше.