— Виктор…
Виктор поерзал на стуле, наклонился туда, куда я смотрела, и прижался щекой к моей макушке.
— Да?
У меня перехватило дыхание, а вместе с ним и способность сформулировать то, что я хотела сказать. Я отпустила звезду, чтобы поднести палец к губам и сжимая зубы.
— Я не…Я не могу…, - растерялась я. Я пробормотала еще что-то, но только отдельные звуки.
Виктор схватил меня за руку и прижал ее ко рту. Он держал ее, его пальцы согревали мои.
Я обернулась, поймав в темноте блеск его глаз.
— Ты не одинока, Сэнг. С нами тебе никогда не придется быть такой. Уже нет.
Мои пальцы дрожали в его руке. В темноте найти нужные слова было лишь немного легче.
— Я даже не знаю, как вас благодарить. Я не знаю, как это сделать… да и как я вообще могу…
Он откинулся на спинку стула, увлекая меня за собой. На этот раз он притянул меня к себе в объятиях. Мои ладони прижались к его груди, когда моя голова опустилась на его грудь. Я услышала, что биение сердца Виктора почти совпадало с моим собственным. Его рука прошлась по моим волосам, пальцы вплелись в пряди. Его щека снова прижалась к моей макушке.
— Обещай остаться с нами, Сэнг. Это все, о чем мы можем просить.
Остаться? Они что, шутят?
— Что значит «останься»? — прошептала я, закрывая глаза и вдыхая густой аромат его одеколона. Складка его рубашки поло легла мне на щеку. Я провела кончиками пальцев по углам его груди, словно пытаясь разгладить рубашку. — Неужели ты думал, что я уйду?
— У тебя всегда есть выбор, — сказал он. — Я видел это по твоим глазам. Это желание не обременять больше никого проблемами и думать, что лучше всего было бы вернуться домой и никогда больше ни с кем не разговаривать. Я тоже так делал, и очень долго.
— Ты так делал?
Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, прежде чем начать.
— Мой отец всегда был очень требователен ко мне, — сказал он. Его пальцы прошлись по краю моей челюсти. — Он не бил меня, но ругался и кричал. Неверная нота во время концерта, неправильно использованная вилка на званом обеде — любая мелочь могла вывести его из себя. Он ждал, пока мы вернемся домой, и целый час обзывал меня «неблагодарным придурком, который никогда ничего не делал правильно». И это, вероятно, было одной из самых приятных вещей, которые он когда-либо говорил.
Мои пальцы вцепились в ткань его рубашки.
— Виктор… это просто ужасно.
— Я ничего не сказал ребятам, даже когда мы поступили в Академию. Им приходилось иметь дело с довольно ужасными вещами, так что я чувствовал, что мои собственные проблемы были не так уж плохи.
Я и понятия не имела. Если с Виктором так обращались, то я не могла себе представить, что пришлось пережить остальным.
— Ты же сам сказал, что так было — ответил я. — Ты хочешь сказать, что он больше так не делает?
Голова Виктора повернулась из стороны в сторону рядом со мной.
— Нет — прошептал он. — Когда Кота и остальные узнали об этом, они помогли мне.
— Как?
Его губы изогнулись в улыбке у моей головы.
— Это история для другого дня. Но труднее всего мне было признать, что дома что-то не так. Иногда я даже подумывал о том, чтобы совсем уйти из Академии и оставить всех здесь, чтобы они ничего не узнали и никогда не узнали. Возможно, это было самое трудное — признаться им в своих проблемах, но для меня и для них это была одна из лучших вещей.
Моя рука ослабила хватку на его рубашке.
— Думаю, это намек.
— Бегство никому не поможет. Мы исправим все, что потребуется. Ты просто должна нам сказать. — Он провел кончиком пальца по моей щеке. — Оставайся с нами, Сэнг. Не убегай от нас больше. Наша группа работает только в том случае, если ты можешь быть честна с нами.
— А что, если это невозможно исправить?
— Есть очень мало вещей, которые нельзя исправить. Смерть, попадание в тюрьму… Но все остальное мы обычно можем выяснить.
— Как?
Он рассмеялся, и его баритон эхом отозвался во мне.
— Ты часто меня об этом спрашиваешь.
— Прости.
Он поглаживал свои щеки над моей головой.
— Не извиняйся.
Честно говоря, я уже не знала, кто я такая. Я все еще была ошеломлена подарками. Я все еще размышляла о рассказе Виктора и о том, как ему удалось заставить отца перестать унижать его. Мне все еще было любопытно, в какую беду попали остальные и как они все это уладили. Разве я не защищала их, когда не хотела беспокоить их из-за вещей, с которыми могла справиться?
Мне пришлось довериться его опыту. Все, что мне нужно было сделать, это сказать им. Почему это казалось самой трудной частью?