Времени оставалось все меньше, а сделать хотелось так много…
В одной из подворотен показалось вдруг, что мелькнула за спиной черная тень, но, когда я оглянулась, никого и ничего подозрительного не заметила.
«Это все нервы», — восстанавливая вмиг сбившееся дыхание, решила я. Надо бы по пути к аптекарю заглянуть, купить чего-нибудь успокаивающего. Чувствую, не помешает — ни сейчас, ни в будущем.
Даниэлю, впрочем, тоже стоило бы запастись капельками для крепкого и здорового сна, ибо, если он и дальше планирует издеваться, я в долгу оставаться не намерена!
До мастерской добралась быстро и без приключений. Слава богине, ничего больше не мерещилось и из-за углов выпрыгивать не спешило. Мастер Наррай, более чем обычно хмурый и рассеянный, если мне и обрадовался, то виду не подал. Едва заметно скривился, когда я сообщила о поступлении, скупо поздравил и, узнав, что у меня есть пара свободных часов, указал на заваленный бумагами стол. Окинув взглядом кипы листов, я растеряла большую часть трудового энтузиазма и признала, что идея помочь вредному мастеру была не самой лучшей.
Я отсутствовала полдня. Всего лишь полдня! Как за столь короткое время могло накопиться столько бумаг?! Оказалось, что они вовсе не копились, просто начальство в приступе любви к бывшей супруге устроило здесь небольшой погром, в результате которого пострадала не только пара стульев, ныне стыдливо приткнувшихся на трех ногах в дальнем углу, но и папки с документами, которые, похоже, нужно прятать так же тщательно, как и артефакты. Хотя я поначалу вообще удивилась, что мастерская уцелела после визита госпожи ведьмы. Да и мастер Наррай не выглядел потрепанным: то ли успел залечить боевые царапины, то ли научился лучше защищаться.
От всей души посочувствовав моей преемнице — ей, бедняжке, волей-неволей придется ко всему этому привыкать и учиться выходить из подобных ситуаций с наименьшими для себя потерями, — я принялась за разбор бумаг и увлеклась настолько, что не заметила, как на улице стемнело.
Стрелки противно тикающих часов показывали начало восьмого, и я подорвалась с места, шумно захлопнув толстую папку. Не реши мастер уйти пораньше, я бы безнадежно опоздала! А если учесть, что из квартиры я уже съехала, то ночевать пришлось бы прямо здесь. При условии, что удалось бы уговорить не слишком поддающегося на эти самые уговоры шефа.
Скороговоркой попрощавшись и пообещав заглянуть завтра, я стрелой пролетела мимо опешившего от такой прыти мастера, едва не размазав его о косяк. Ничего, успею еще извиниться. Если не забуду.
За проведенные мною в мастерской часы погода значительно переменилась. Стало холоднее, подул резкий ветер, то и дело швыряющий в лицо горсти противной мороси. Над городом сгущались серые сумерки, сырые и безрадостные, и даже свет фонарей не мог их разогнать. Я даже ненадолго остановилась у одного фонарного столба — померещилось, что клочки мрака, словно живые, окутывают дрожащее за стеклом пламя, пытаясь пригасить сияние призрачно-тусклым маревом. Его прозрачные щупальца, словно заметив чужое внимание, замерли на миг, лентами развеваясь на ветру, и рванулись ко мне.
Я отшатнулась, зацепилась за край тротуара и едва удержала равновесие. Помотала головой, избавляясь от странного наваждения; фонари горели как обычно, ничто не пыталось их потушить, ничто не тянулось ко мне… А время меж тем утекало сквозь пальцы; как назло, в пределах видимости не было ни одного экипажа, и я, решившись, нырнула в темный проулок.
Бежала я быстро. Сердце стучало как сумасшедшее, и пульс шумел в висках морским прибоем; ветер кружил вихри из пыли и рано опавшей листвы, бросал их под ноги, словно стараясь задержать. Я не оглядывалась, хотя казалось, что за спиной кто-то есть. Страх поднимался из глубин души, ручейками холода расползался по телу, сбивал дыхание, отдавался дрожью в пальцах.
Здесь фонари не горели, но все чудилось, что призрачные ленты-змеи, опутывавшие их, тянутся следом, и стоит лишь замешкаться, сбиться с шага — и они настигнут, оплетут ноги и руки, удавкой затянутся на шее… погасят меня так же, как и освещавшее улицы пламя. Я уже чувствовала их ледяное прикосновение к щекам; на бегу нашарила под одеждой мамин оберег, сжала его в ладони — и, споткнувшись обо что-то невидимое в темноте, упала на колени.
Замерла, втянув голову в плечи, но мгновение сменялось мгновением, а ничего не происходило. Отдышавшись, я поднялась на ноги и наконец-то оглянулась. Переулок был пуст. Только лениво шевелились потревоженные разошедшимся ветром тени да вихри из пыли и листьев бессильно опадали на землю, едва успев взметнуться ввысь. Я длинно выдохнула и обернулась, намереваясь продолжить путь, но успела сделать лишь несколько шагов, когда одна из теней прямо на глазах стала еще гуще и чернее, а потом, грациозно вскочив на лапы и отряхнувшись, преградила дорогу.