Я шла по вереску за фигурой в чёрном балахоне, которая держала фонарь, слишком слабый, чтобы разогнать подступающую тьму. Но это были не те яркие цветы, не тот солнечный свет и голубое небо из моего детского воспоминания про Фила Шепарда и качели. Это был серый вереск, сухой, неживой вереск и все вокруг было мёртво и серо, сумерки опустились на призрачные холмы, страх сжимал мое сердце ледяными пальцами, я знала, чувствовала, что не должна следовать за черным балахоном, если я не хочу пропасть среди пустошей, в этих проклятых богами колдовских землях.
Но я шла и шла, и мне казалось, что по серой земле, прячась в вереске, за мной ползут чёрные тени.
Я металась на постели, хотела проснуться, но страшный сон не отпускал. Фигура и призрачный фонарь, дающие какую-то пусть слабую, но надежду, отдалялись от меня, превратившись в неясный силуэт, а вскоре и вовсе исчезнув из виду.
Чёрные пятна, извиваясь с ловкостью змей окружив меня со всех сторон, стали подниматься из мертвого вереска уродливыми горбатыми тенями. В отчаянии и безумном страхе я закричала, потому что поняла, что мне суждено сгинуть в этом сером краю по-настоящему, но услышала чей-то голос:
— Тихо… Все хорошо. Сейчас ты очнешься. Посыпайся, моя маленькая…
Как он и сказал — я распахнула глаза в тот самый момент, когда жуткие тени набросились на меня среди вересковой пустоши. Они жадно, глухо взвыли, и этот вой продолжал стоять у меня в ушах, хотя я была уже не в призрачном сером краю, а в лазарете академии, на своей постели.
Ровным тёплым светом горит фонарь на прикроватной тумбочке. Около моей постели сидит тот, кого я больше всего хотела увидеть в этот момент. Тот, от кого веяло надежностью и спокойствием. Тот, с кем я ощущала себя защищенной.
— Влас… Ты пришел…
— Разве я мог не прийти к тебе, девочка? — он усмехнулся, глядя на меня с нежностью и какой-то туманной тоской. — С тех пор, как я повстречал тебя в лесу, я только о тебе и думаю…
Он сжал мою руку, поглаживая костяшки пальцев. Его ладонь мозолистая, с огрубевшей от работы кожей, но от того прикосновение ещё нежнее.
— О, Влас, мне снился такой страшный сон… — с трудом сдерживая порыв прижаться к нему, так, чтобы он заключил меня в объятия своих сильных рук, бормочу я.
Я не узнаю себя — воистину маленькая девочка, которая отчаянно жаждет его защиты, хочет на него опереться.
— Прости, Фрэнни, — мужчина горько качает головой. — Прости. В том, что случилось с тобой, виноват лишь я один.
— Да с чего это? — я округлила глаза. — Глупости какие!
— Я обязан был защищать тебя от любой опасности, — спокойно говорит он. Без посыпания головы пеплом и самобичевания. Просто констатирует факт. — Я обязан был разобраться в том, что тут творится и отвести от тебя, и от других студентов беду. Я отвечаю за вас.
А я вдруг обратила внимание, что рубаха его с поднятым воротником, хоть и простого кроя, но из очень дорогой ткани, а тёмно-синий казакин украшен серебристым аграмантом невычурного, но весьма искусного плетения. Хромовые сапоги напоминали те, что в нашем королевстве носило высшее военное руководство, я не раз видела на парадах…
А ещё… Уровень магии. Как он тогда болотника огненными сферами закидал! Но главное, что бросилось мне вдруг в глаза и заставило крепко задуматься — манера поведения Власа. Он вел себя как…
Как хозяин.
— Влас, а ведь ты не простой конюх, — проговорила я негромко, стараясь казаться спокойной. Я как будто впервые на него смотрела и находила все больше подтверждений вспыхнувшей в моей голове догадке. — Ты… Ты помощник Пантилеймона Ортодеуса?
Он засмеялся. Так искренне и просто, как будто я сказала что-то действительно уморительное. И хотя видно было, что Влас смеётся не надо мной, а просто в силу ситуации, которая показалась ему забавной, я почувствовала себя дурой.
— Ну, вообще-то Фрэнни, это Пантилеймон у меня в помощниках ходит, — проговорил Влас с усмешкой. — Мой заместитель, который занимается формальностями и бумажной работой.
Я бросила на него быстрый испуганный взгляд. Соображала я вроде бы быстро, а потому…
Нет!
Нет-нет-нет…
Только не это!
— Ректор? — вскричала я, не в силах совладать с эмоциями. — Ты — ректор Академии Хозяйственной Магии?
— Не подозревал, что ты умеешь так орать… Аж уши заложило… — поморщился Влас, закрыв мне рот рукой, за которую я вознамерилась его укусить.
Ректор! Семихвостый его раздери, это же ректор! Как мой папа! Простачком прикидывался, а сам! Сам — воплощение того, против чего я всегда бунтовала: строгости, взыскательности свода правил, системы…