— Ты мне объяснишь, что происходит? — не выдержала я томительного молчания с хрустом печенья на зубах.
— Что ты видела в пустыне? — проигнорировав мой вопрос, спросил Мастер.
— Моя бабушка приходила.
— Она в пустыне? — удивился Климент.
— Конечно. Мы ведь ведьмы, — объяснила я. — Хоть и неодарённые, но всё-таки.
— И что она сказала?
— А то и сказала, что кто-то пытается завладеть моим телом. Я думаю, это Аэлита — она ведь дух бестелесный. А ещё предупредила, чтобы я опасалась какой-то блудницы.
— Чёрт, — прохрипел Мастер. — Элис?
— Элис? — переспросила я, как будто не расслышала имени. — Кто такая, Элис?
— Извини, мне пора, — произнёс Климент. — Кое-что надо выяснить.
— Ты уйдёшь, ничего не объяснив?
— Потом, всё потом, — встав из-за стола, пообещал Мастер.
— Когда? — крикнула я в след, но Климент ничего не ответив, вышел из моей квартиры.
Хорошенькое дельце. И что мне теперь делать? Я осталась одна, без защиты — вот она я, забирайте моё тело, не жалко, мне оно надоело уже.
Знать бы, достанет меня дух во внешнем мире, или сюда ему путь закрыт. Климент мог бы успокоить меня перед уходом. Нет, Мастер не мог меня вот так оставить, если бы я не была в безопасности, и если он ушёл и оставил меня одну, значит, здесь меня никто не сможет достать.
Стук в дверь озадачил меня. Климент не стал бы стучать, он знает, что дверь открыта: я не успела закрыть её на ключ.
Осторожно, на цыпочках, я вышла в прихожую и посмотрела в глазок. Это тётя Лиза. И что ей надо от меня? Конечно, я открыла дверь, она ведь знает, что я дома.
— Твой ухажёр выбежал из подъезда сам не свой, — сказала она. — Что-то случилось? Я сразу к тебе поднялась, думаю, мало ли что.
«Мало ли что», это что? Она решила, что Климент мог обидеть меня? Хотя, молодец тётя Лиза, в случае чего, она меня не оставит наедине с бедой.
— Всё хорошо, тёть Лиза, — сказала я. — Клима вызвали срочно в театр.
— Ну, хорошо.
Стоит не уходит. Не хочу её в дом приглашать, если она засядет, то её до вечера не выпроводишь.
— Слышала новость?
Что за вопрос такой, прежде чем спрашивать, надо объяснить, какую новость я могла слышать.
— Какую новость? — спросила я. Вижу, тёте Лизе не терпится рассказать мне о чём-то.
— Сосед наш, Егорка, с третьего этажа, ну, тот, что не в себе. — Тётя Лиза умолкла, ждёт, когда я кивну, что, мол, знаю, о ком идёт речь. Я кивнула. — Сегодня рассказывал, будто видел, как ночью в твоё окно женщина входила. Ну, ты представляешь, что говорит? Пора ему на плановое лечение ложиться в больницу, а то он нам устроит, он ведь и газ может оставить и воду не выключит. И ведь так расписывал, как будто, в самом деле, видел. Говорит, волосы чёрные, до пояса и рубашка на ней длинная до пят. Прямо в окно, говорит, сквозь стекло прошла.
Чёрт возьми, так ведь речь идёт об Аэлите, как есть. Когда я видела её во время телепортации, на ней, как раз была сорочка прозрачная, и волосы у неё тёмные.
— Ну, вот что с ним делать? — распаляясь, спросила тётя Лиза. — И куда Ирина Ивановна смотрит, сына в больницу надо везти, а она сидит себе на лавочке, улыбается, «божий одуванчик».
— Она старенькая уже, ей трудно с больным сыном управляться, — встала я на защиту соседей, потому что знаю, что Егорке не «привиделось», он реально видел духа, который вломился в мой дом. Просто меня дома не было, а так не знаю, что могло бы случиться.
Вот как, значит, душевно больные люди могут видеть «другой» мир. Как кошки.
— А мы-то тут при чём? — возмутилась тётя Лиза. — Нам-то за что страдать.
— Дай бог обойдётся, — ответила я и удивилась, что ответила именно так.
— Вот так Алиса, такой бред нёс, что волосы дыбом. Ладно, я пойду.
Я закрыла дверь и пошла на кухню, чтобы налить себе чаю. Всегда пью чай, чтобы успокоиться. В этой квартире я больше не останусь одна на ночь. И, что мне делать? Просить соседку переночевать со мной? Может ли дух навредить мне в моём мире?
Голова кругом и даже чай не помогает.
Откровения
Откровения.
Нет, никуда я не пойду и звать к себе никого не буду. Переживу, как-нибудь. Всё начиналось так хорошо, и я уже в мыслях парила над суетой, наслаждаясь силой и властью. В моей голове рождались вполне человеческие желания, как месть обидчикам. А в результате, я вынуждена искать защиту от блуждающего бестелесного духа, который почему-то из всех слушательниц выбрал меня. Не понимаю, почему она ко мне привязалась? Неужели, всё дело в том, что я пожалела её и пыталась помочь.
Конечно, я недооцениваю опасность, которая нависла над моей головой, поэтому такая рассудительная и в некоторой степени спокойная: я не знаю, чем мне грозит это.
Чёрт возьми, только бы Климент ждал меня, как обычно в одиннадцать тридцать у подъезда, не хочу оставаться в доме одна. Что если этот дух явится с помощниками? А у неё должны быть защитники, как у каждой нормальной женщины. Аэлита женщина, хоть и бестелесная и наверняка у неё есть возлюбленный, который жаждет отыскать для неё плоть.
Кое-как дождалась одиннадцати часов. Оделась и, прыгая через две ступеньки, выскочила во двор.
— В запасе полчаса, — улыбнувшись, сказал Климент. — Долго ты соображала, что покинуть дом самое разумное решение.
Он серьёзно, или шутит?
— Ладно, полетели уже, — сказала я и подошла к Клименту, чтобы запрыгнуть ему на руки.
— Не собирался, — отстранил меня Климент.
— Всё отменяется? Ты передумал мне помогать? — запаниковала я. Неужели, я обречена и мне уже никто не поможет, а Мастер снял с себя всю ответственность.
— Давай пройдёмся по городу, — предложил Климент. — Зайдём в наше кафе, посидим на нашей скамейке.
Он, как будто издевается надо мной. «Наше кафе», «наша скамейка» бывают только у пар, которые строят отношения, а мы, можно сказать, коллеги. Климент не проявляет ко мне интерес, а я, хоть он и нравится мне, не тешу себя пустыми надеждами.
— Ты накинулась на меня с обвинениями, и я решил, что тебе надо расслабиться, почувствовать себя нормальным человеком.
— Прости, что вспылила. Это нехорошо, я знаю, — повинилась я.
— Извинения приняты, — улыбнувшись, сказал Климент. — Итак, я приглашаю тебя пройтись по «историческим» местам.
Если бы знала, надела приличную обувь, а теперь я, как спортсменка — эти кроссовки на ногах. В город я не выхожу в спортивной обуви.
— В кафе не пойду, — предупредила я, насупившись.
— Сейчас я всё устрою, — пообещал Климент и исчез. Интересно, он надолго? Мне, как бы страшно одной, в темноте.
Не прошло и пяти минут, как Климент вернулся с коробкой в руках. Воспользовался практической телепортацией, иначе, откуда бы в его руках появилась эта коробка. Там обувь. И это дорогая обувь. Коробка отличается от тех, что скопились в моём шкафу, эта чёрно белая и с золотистой надписью.
— Мне это нравится, — улыбнувшись, сказала я, принимая подарок. — Отличная пара туфель у меня уже есть. Что в этот раз?
Климент снял крышку, и я увидела чудесные ботильоны. Как раз под мою курточку, тёмные и простые в исполнении, но они роскошные. И каблук отличный. А кожа на ощупь, словно бархат.
— Умеешь ты обувь выбирать, — похвалила я Климента.
— Обувь не роскошь, а средство передвижения, она должна быть удобной.
«Да уж, сказал тоже. Попробуй, купи её, удобную обувь, если она стоит чуть больше твоей месячной зарплаты».
Но я не озвучила свои мысли, постеснялась. Человек в нужде стесняется своей бедности. А я бедствую и это реальный факт. Работы в театре мало, а если ты мало занят, значит и получаешь копейки. Старожилы театра рассказывают, что раньше артисты получали ставки по категориям. Зарплаты были ровные, а теперь кто-то «жирует», а кто-то перебивается с копейки на копейку. И что обидно, в основном трудится серая масса посредственных «ремесленников», а талантливые люди отодвинуты в сторону. Как говорится, талантам надо помогать, а бездарь сам пробьёт дорогу. Но теперь некому помогать талантам, а стало быть, несправедливость так и будет иметь место в театрах.