Я смотрела в эти черные глаза, и словно могла различить в них ободок от радужки, где очень глубоко в этой поглощающей черноте. Я чувствовала только свое сердце, которое стало биться тяжелее, когда я заметила, что ободок от зрачка следит за моими движениями. Не помню как, но я оказалась одна на кровати с Реном. Неотрывно, не моргая, смотрела во тьму его глаз и почти смогла различить пелену и его зрачки. Я, облокотившись на руку у его лица, склонилась еще ниже к лицу и поводила медленно пальцем руки у его глаз.
Мне действительно не померещилось, я видела, как двигались его глаза, следя за моим пальцем. Он хотел мне показать, что частично, почти на уровне силуэтов, но еще может различить движение перед собой. Но он не слышит голоса, он не видит лиц.
Если я видела, сквозь черноту очертания его глаз, то могла надеяться, что мне удаться загипнотизировать его. Я медленно и мелодично стала петь ему песню, но раз он меня не слышит, передавала образы каждой строчки через наши глаза. Это как с маленькими детками, которые ассоциируют увиденное со словами, которые им говорят. Может так я смогу заставить его слышать.
Солнце сядет за окном,
Стоит думать об одном,
Станет тихо здесь вокруг,
Рядом будет милый друг.
Боль уходит далеко,
Слезы льются так легко,
Потому что не один,
Всегда рядом кто-то плыл.
Боль разделит на двоих,
Будет проще пережить
Счастье, горе, светлый миг,
Он заботой окружит.
Слезы вытрет, боль уйдет
Твое сердце оживет
И раскроется душа,
И потянется она
За душой на том конце,
За улыбкой на лице,
Волшебством преКрасной нити
Нарисует наши жизни.
Я передавала облики Мари, когда она сидит здесь каждый день и не оставляет его одного. Как день изо дня заботиться о нем, разбавляла каждый образ воспоминаниями из прошлого. Как улыбались они, когда родился их первенец, как веселились на празднике сына, когда целовались в лагере много лет назад, после того, как на Мари напал Майт Эрикрау. Я показывала их любовь. Он должен знать, что она не бросила его сейчас, как тяжело ей сейчас, когда она всей своей душой хочет разделить его боль, но не может ничего сделать. Пока я пела, не стала сдерживать своих слез, которые капали на его глаза, Я пыталась его загипнотизировать. Пыталась заставить его чувствовать, слышать и видеть, что он не один, мы рядом с ним.
В середине песни я слышала какой-то звук, где-то внутри своей головы. Но с каждой строчкой все отчетливее понимала, это был голос Рена. Он звал меня по имени. Я мысленно звала его, вытаскивая из этой черноты. Когда закончилась песня, но не закончились слезы, я смотрела в осмысленные голубые глаза Рена, с который ушла пелена.
- Али, - еле слышно, хрипло, почти со свистом в голосе, вслух звал он, - где Мари? Я не вижу ее, где она? - со страхом, что его обманули, спрашивал он.
Но Мари стояла рядом у кровати и не сдерживала радостных слез, она была почти на грани истерики, ее руки тряслись, она тянулась к нему, но боялась прикоснуться.
Но я сердцем почувствовала, что сейчас все будет хорошо. Я взяла Рена за руку, он же пальцами схватился за меня, как за якорь, а потом, показав ей, что муж не страдает, соединила их ладони. Теперь плакали втроем. Рен, наконец, смог взглядом найти любимую, а она, не выдержала и поцеловала его с живые розовые губы, а потом говорила, не прекращая. Теперь он мог слышать ее.
Я боялась отойти от них, словно без меня они потеряют связь друг с другом, но все обошлось. Они плакали, целовались, шептали что-то сокровенное друг другу, и, конечно, касались друг друга.
Когда я поменялась с Мари местами, отошла к столу, где стоял графин с водой. Выпила несколько стаканов, да это и неудивительно, потому что со слезами потеряла очень много воды из организма, но еще больше мне хотелось есть.