Еще одна стая гусей пролетела над головой, и еще одна. Когда Фэрис подняла голову, чтобы взглянуть, северный ветер стал гораздо сильнее. Она отвела с лица спутанные волосы.
Ветер загнал короля, Бринкера, Агнес, Грэлента и всех остальных в укрытие. Даже львы куда-то скрылись. Фэрис была рада остаться одна. Она чувствовала, что разлом все еще ждет ее. Мгновение, не больше, а потом она пойдет. Теперь впереди у нее действительно нет ничего, кроме разлома.
Она не ощущала боли. Даже печаль отступила. И тут начали падать первые хлопья снега. Она радовалась их жгучему прикосновению к лицу. Это была всего лишь слабая боль, но и еще кое-что. Подарок, который она унесет с собой в разлом.
И все же она не узнавала облаков. Не понимала природы внезапной бури, которая налетела с севера, гоня перед собой гусей. Только когда она уловила аромат сухих листьев и сырой земли на остром лезвии ветра, она наконец поняла. Из всего того, что она отдала разлому, последним она призвала Галазон. И Галазон пришел.
Метель налетела внезапно. Наполовину ослепленная, в центре снежного вихря, Фэрис с трудом встала.
Вокруг нее прекратили свое движение перемещающиеся узоры разлома. Она приветствовала печаль, боль, холод, которые обрушились на нее. Холод нанес ей удар, и одновременно он нанес удар разлому. Он заморозил ее, но он заморозил и разлом. Ветер швырял ее во все стороны, пока она не перестала ориентироваться. Находится ли она уже внутри разлома? Или разлом в ней?
Когда буря достигла своего пика, Фэрис установила последний якорь высоко над головой. Уверенная в собственных силах не меньше, чем в силе северного ветра, она послала себя в центр разлома. И нашла там центр равновесия, центр покоя. На одно ослепительное, нескончаемое мгновение, когда улеглась всякая боль, мир замер вокруг нее.
В это мгновение равновесия она ощутила присутствие Хилариона и, более слабо, еще двоих вместе с ним. Фэрис, все чувства которой были подавлены, показалось, что спутники Хилариона быстро пронеслись мимо. Она лишь мельком увидела их, но успела осознать их великую мудрость и древний возраст. Затем они исчезли.
Хиларион задержался. Словно любуясь цветом и композицией картины, он колебался. С деликатностью художника, работающего своей любимой кистью, он быстро внес поправку, помедлил, сделал еще одну. Удовлетворив свое чувство равновесия, он отошел, чтобы посмотреть на свое полотно. Очень довольный, с озорной улыбкой, он несколько мгновений смотрел на свою работу, а затем удалился.
Фэрис почувствовала, как уходит этот обладатель огромной мудрости, древний старец, сохранивший юношескую смешливость. Сначала ее озадачила реакция Хилариона. Потом родилась мысль о том, что теперь она осталась совсем одна.
Равновесие продержалось еще мгновение. Затем словно где-то вдали загудели колокола — это новые хранители востока, юга и запада заняли свои места в мире. Через долю секунды после того, как последний хранитель занял свой пост, равновесие изменилось. Разлом наконец сомкнулся, мир возобновил свой древний танец.
Снова замерзшая, полуослепшая, Фэрис сопротивлялась напору бурана. Постепенно ветер начал слабеть. Буря утихла.
Очень далеко Фэрис услышала слабый крик диких гусей, похожий на пронзительную, дикую песню или на лай гончих на охоте. Эта песня тронула ее, родила тоску по высокогорным лугам и густым лесам. Даже если бы не было туч, она бы не увидела диких гусей, так как спрятала лицо в ладони. Только ее сердце видело их полет.
Глава 17
«Не люблю громких звуков, особенно утром»
Ветер стих. Снег, который местами намело до колен, начал таять и стекать ручейками, издавая слабый, но непрерывный журчащий звук, более музыкальный, чем дождь. Снова стал виден разбитый пол старого тронного зала, усыпанный камнями, темный от влаги. Над головой солнце все еще было скрыто пеленой облаков. Но по всему горизонту проявилось кольцо чистого неба, словно широкий синий ободок на серой чашке.
Фэрис медленно сняла халат, который дал ей Грэлент. В своем изорванном шелковом платье она больше не чувствовала холода. Она больше ничего не чувствовала, кроме смутной уверенности, что сделает следующий шаг, который от нее потребуется, потом следующий, и так далее, пока не выполнит свой долг. В данный момент ей было ясно, что ее долг — позаботиться о Тириане.
На мертвом лице светловолосого мужчины застыло странное выражение. Нечто похожее одновременно на страх и на удивление. Фэрис попыталась вспомнить, видела ли когда-нибудь такое выражение на лице телохранителя, когда он был жив. Ей казалось, что нет, но она не была уверена. Горе все сместило, и ей было трудно вспомнить. Она точно не помнила, ушло ли в разлом время, проведенное ею с Тирианом, или нет.