– Док! Лягушек заказывали? Притащила вам одну…
Фулла выглянула из соседней комнаты и, жуя, окинула нас пристальным взглядом. Кивнула и, исчезнув, захлопнула дверь. Я пожала плечами – война по плану, обед по расписанию! – и склонилась над соседкой:
– Ты как?
Царья приоткрыла глаза и проворчала:
– Как-как! Как будто из меня пытаются выжать даже то, что я съела неделю назад.
Царья прислонила ладошку к побелевшим губам, взгляд подруги заметался по комнате. Я схватила какой-то мелкий тазик… или большую тарелку, сунула её соседке. В это время вошла Фулла и, заметив, что лягушка собралась осквернить, крикнула:
– Стой!
Удивительно, но Царье стало полегче: губы порозовели, дыхание восстановилось.
– Ого, – уважительно проговорила я, – да вы лечите одним словом! – Закатала брючину, показывая синяк на коленке: – Я тоже пострадала…
– Пластырь там, – махнула Фулла на небольшой шкафчик. Подошла к Царье и, заглянув в глаза, пощупала пульс: – Что случилось?
– Её вдруг стало мутить на лекции, – обиженно пробурчала я, задетая тем, что меня лечить словом не стали! Наклеив пластырь, уточнила: – На лекции Маар.
– А, – с улыбкой протянула Фулла. – Это нормальная реакция на страшные сказки Маар! Вы слишком впечатлительны, девочки. Поймите, что времена, когда ведьмы коллекционировали нестандартных, давно прошли. В основном потому, что нестандартных признали оборотнями. Теперь удерживать их против воли так же незаконно и наказуемо, как вервульфов или верфоксов.
– В смысле признали? – насторожилась я. – А раньше нас кем считали?
Фулла хмыкнула:
– Хочешь знать, иди к Хекье! Это она историю вам преподаёт. Я же док, а не тич, поэтому… – Она протянула Царье бутылочку из тёмного стекла: – Отпей. И в течение дня, если будет ещё тошнить, делай по глотку. Это зелье быстро помогает даже при отравлении, а при несварении просто незаменимо.
– Спасибо, – вытирая губы, проговорила Царья. Протянула бутылочку мне: – Подержишь у себя? А то я такая слабая, боюсь, разобью случайно.
– Хорошо, – согласилась я.
Мы спустились на ярко-зелёный, залитый солнечным светом газон, и я подхватила Царью под руку:
– Признавайся, чем перекусила в обед?
Она нахмурилась и начала перечислять, а потом вдруг застыла и посмотрела на меня расширившимися глазами:
– Меня же отравили!
– Ага, – хихикнула я. – Элль, злодейски хохоча, специально опрыскивала кузнечиков ядом, чтобы потом угостить тебя пирожками с отравленной начинкой. И наверняка сейчас потирает руки да выбивает на стене кухни изображение головы ещё одного отравленного студента.
Царья, представив, видимо, как дородная женщина окропляет ядом трупики кузнечиков, хихикнула, но потом лицо царевны снова стало озабоченно-серьёзным.
– Но это правда, – упрямо проговорила она. – Я пила свой чай, а потом мы ушли извиниться перед старшими. Когда вернулась допить, он показался мне странным. Ещё подумала, что перепутала и выпила чей-то противный кисель… Сейчас понимаю, мне что-то подсыпали в чай: он пах мятой, но стал тягучим.
Я обеспокоенно оглянулась:
– Может, стоит рассказать об этом доктору?
Царья отмахнулась:
– Мне уже лучше. К тому же она оговорилась, что лекарство подействует и при отравлении. Пойдём, может, успеем на конец лекции.
Но мы не успели, и лишь тоскливо увидели, как наши обсуждают что-то явно интересное. Я умоляюще посмотрела на Уэнди:
– Дай списать!
Она хмыкнула и покрутила тетрадкой у моего носа:
– Уверена?
Я покосилась на невероятно мелкие неразборчивые каракули и обречённо простонала:
– Ты для бабочек, что ли, писала?
– Для гусениц, – едко фыркнула Уэнди.
Я повернулась к Ньялю, но тот лишь поднял руки:
– Не пишу лекций! У меня память хорошая.
– Везёт тебе, – простонала я и с надеждой спросила: – Продиктуешь?