Жизнь интереснее любого романа, это уж точно.
Некоторое время они молчали. Потом Оберон еще раз сжал ее пальцы и выпустил.
— Хорошо, — сказал он. — Я повторю свое предложение позже. А пока давайте спать.
Ставя сластолист на окно, Элиза понимала, что тот, кто придет покупать, обязательно сломает ее. Но Оберон этого не делал — и этим нравился Элизе все больше и больше.
— Спокойной ночи, — прошептала она. Оберон негромко усмехнулся и повторил:
— Спокойной ночи.
Глава 2. Дорога в академию
Часы пробили семь.
Оберон открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где находится, и почему угрюмая обстановка его холостяцкой спальни вдруг превратилась в воздушную девичью горницу с розовыми букетами, зеркалами и кремовыми обоями.
Потом он вспомнил.
Элиза едва слышно вздохнула во сне. Какое-то время Оберон смотрел на нее — кожа, кремово-жемчужная в утреннем свете, темные завитки кудрявых волос, рассыпанные по подушке, тонкий абрис плеча и руки — и чувство, которое наполняло его, было давним и забытым.
Надо ли было оживлять его? Надо ли было надеяться?
Усилием воли Оберон отогнал ненужные размышления, вернувшись в привычное спокойное расположение духа. Вчера он поступил правильно, в очередной раз доказав верность давней клятве защищать людей от порождений тьмы. В старые времена охотник на оборотней просто стоял и смотрел бы, как сгибельник делает его работу — и Оберон обрадовался, что времена изменились.
Запах, что поднимался от волос и кожи Элизы, был легким и свежим. Оберон прикрыл глаза, усмехнулся. Он просто дышал, и сердце начинало биться быстрее, и волосы шевелились, и что-то стучало в висках: возьми ее. Присвой. Она и так твоя. Ведь победитель чудовищ имеет право на награду — так возьми ее сейчас: теплую, спящую, живую.
Пусть она станет твоей, ты заслужил это Неужели ты не хочешь счастья? Пусть даже такого, отравленного?
Оберон машинально дотронулся до груди и бесшумно поднялся с кровати и двинулся в сторону белой двери в ванную. Стоило ему дотронуться до ручки, как в груди заныло, задергало, и Элиза села в кровати, разбуженная болью.
— Что вы здесь делаете? — испуганно спросила она, словно не поняла, откуда Оберон тут взялся. Потом Элиза провела ладонями по лицу и вспомнила все, что случилось вчера. — Ах, да… Доброе утро, Оберон.
Оберон сделал шаг назад, и боль унялась. Судя по румянцу, который зарозовел на щеках девушки, ей тоже стало легче.
— Доброе утро, Элиза, — ободряюще улыбнулся Оберон. — Как вы?
Сонная мягкость утекала из девичьих черт. Элиза дотронулась до груди под яремной ямкой, и в ее лице появилось нечто, похожее на интерес исследователя.
— Между нами примерно десять шагов, — сказала она и, усмехнувшись, добавила: — Слава богу, мы можем…
Оберон кивнул. Справлять нужду на глазах у девушки — это было бы невыносимо, и Элиза вполне разделяла его чувства.
— Сделаете эти десять шагов? — спросил он, и Элиза кивнула и выскользнула из-под одеяла. Вот ситуация, о которой они лет через пятнадцать будут говорить со смехом. «Представляете, мы были вынуждены спать в одной постели из-за заклинания! Хорошо, хоть в уборную ходили по отдельности».
Сейчас было не смешно. Оберон был для Элизы посторонним человеком, и если вчера она была ему благодарна за свое спасение, то сегодня в ней пробудилась растерянность и неловкость.
Да и с чего он вообще решил, что у них будет что-то общее через эти пятнадцать лет?
Взяв со стула платье и чулки, Элиза подошла к нему, Оберон открыл перед ней дверь и произнес:
— Десять шагов. Помните.
— Я помню, — кивнула Элиза и нырнула в ванную. Оберон закрыл дверь и устало привалился к стене.
У судьбы дурное чувство юмора. Если уж ей так хотелось, чтобы Оберон завел с кем-то отношения, все же не следовало пришивать его к девушке заклинанием. Из ванны послышался плеск воды, негромкое пение, и все это было таким спокойным и домашним, что Оберон невольно напрягся.
Незнакомые или забытые чувства приводили его в некоторое замешательство. Он прикрыл глаза, падая в прошлое, в солнечное летнее утро, где Женевьев выскальзывала из пенной ванной, как богиня, и весь мир был открыт перед ними и их любовью.
Когда-то он был счастлив. А потом сам все закончил — потому что другого выхода у него не было.
Кто на его месте поступил бы иначе? Какой безумец?
«Ты обещал, — шевельнулась тьма в зеркале. — И ты снова обманешь».