Выбрать главу

— Шел бы ты… — посоветовал Оберон. — Большими шагами и не оглядываясь. Понял?

Тьма рассмеялась. Она знала Оберона лучше, чем он знал себя.

«Лже-ец, — протянула тьма, рассыпалась шелестящим смехом, похожим на зимний ветер над могилами. — Лжец, который прикрывает свою ложь давними клятвами».

Плеск воды оборвался. Через несколько минут Элиза, умытая, причесанная, полностью одетая, вышла из ванной и спросила:

— Кто-то заглядывал? Вы с кем-то говорили.

Оберон улыбнулся, и тьма в зеркале рассеялась.

— Сам с собой, — ответил он. — Давняя привычка, которую я никак не могу побороть.

Элиза сделала шаг в сторону, давая ему дорогу.

— Десять шагов, — сказала она. — Я помню.

Когда они вышли из комнаты и направились в столовую, откуда уже веяло аппетитным запахом омлета с беконом и грибами, то Оберон не удержался и заметил:

— Такое чувство, Элиза, что мы все-таки женаты.

Элиза хмуро посмотрела на него и сказала:

— Давайте не будем об этом. Потому что у меня чувство, будто мы два каторжника в колодках.

— Вижу, вы окончательно освоились в моем обществе, — улыбнулся Оберон. — Не боитесь говорить правду. Но вообще вы думаете о моем ночном предложении. И не знаете, как к нему относиться.

— Читаете мои мысли? — предположила Элиза. Они сели за стол, слуга поставил перед Обероном тарелку с омлетом, и только теперь он понял, как сильно проголодался.

— Нет, — беспечно ответил он. — Просто знаю людей и понимаю, о чем может думать такая девушка, как вы. Мое предложение в силе, Элиза. И в нем нет подвоха, можете не бояться.

Элиза посмотрела на Оберона так, словно сомневалась в его душевном здоровье.

— Вы настойчивы, — заметила она, взяла вилку, но есть так и не начала. — Оберон… я могу говорить с вами откровенно?

В эту минуту она была невероятно мила. Хрупкая статуэтка, но эта хрупкость лишь маска, и за ней Оберону виделся сильный, несгибаемый характер.

И это было только начало ее пути. Какой станет Элиза, когда пройдет свой путь до конца?

«Она мне нравится, — признал Оберон. — Она мне по-настоящему нравится».

— Вы порядочный человек, — сказала Элиза, крутя в пальцах вилку. На щеках выступил румянец, делая девушку по-настоящему живой. Оберон вспомнил, как вчера заставил ее раздеться, и почувствовал укол стыда.

Декан факультета темной магии по определению дрянь. Когда возишься с порождениями мрака, то невольно заимствуешь у них некоторые черты. С кем поведешься, от того и наберешься — идеально сказано. И Оберон невольно обрадовался тому, что Элиза смотрела глубже и видела лучше.

— Вы мне льстите, — привычная улыбка скользнула по губам. Оберон привык улыбаться — так было проще. Человечнее. Элиза посмотрела на него так, что он осекся, поднес палец к губам: молчу, молчу.

— Про факультет темной магии говорят, что там нет хороших людей, — продолжала Элиза. — Что там учатся убивать и получать от этого удовольствие. Но вы другой, вы… — она отложила вилку и едва слышно промолвила: — Если бы вы были мерзавцем, то надругались бы надо мной этой ночью. Вас никто бы не остановил, вы в своем праве. Но вы этого не сделали, и я… я очень благодарна вам, Оберон.

Оберон понимающе кивнул. Она была права. Любой из его коллег не упустил бы случая и полакомился сладеньким.

А Оберон Ренар просто заснул. Потому что клятвы, которые он принес много лет назад, были для него не просто словами.

Он ведь все еще мог пойти на поводу у того, что заталкивал в глубину души. Мог бы сейчас разложить эту кудрявую девчонку на столе и взять — рваными грубыми движениями, просто ради того, чтобы успокоиться. Кажется, его взгляд изменился: Элиза вздрогнула, опустила глаза и вновь взялась за вилку.

Серебро мягкий металл. Она не убьет и не особо сильно ранит, даже если будет очень стараться.

— Продолжайте, — Оберон вдруг поймал себя на том, что быстрыми движениями крошит хлеб на скатерть: когда-то мать ругала его за эту привычку так, что по всему дому отдавалось. — Я хороший человек. Вы мне благодарны.

— Вы смотрите на меня. Говорите со мной, — в голосе Элизы пульсировал страх и надежда. — Но вы видите не меня, а кого-то другого. И говорите — с ней. И защищаете — ее, а не меня. Оберон, я все понимаю. Я вам очень признательна. Но если ваши намерения все же больше похоти или самолюбия, то… — она подняла глаза от тарелки и посмотрела на Оберона так, словно пыталась прочесть его мысли. — То повторите ваше предложение тогда, когда будете видеть во мне меня, а не кого-то еще.

Несколько долгих минут они молчали, глядя друг на друга. Оберон чувствовал себя мухой, увязшей в меду.