«Да, спасителю юной красавицы не полагается быть в исподнем», — подумал Оберон, попробовал подняться с пола и предсказуемо не смог этого сделать. Тошнотворная слабость обняла его и заставила обмякнуть на ковре.
От сгибельника остался лишь ком грязного тряпья размером с кулак. Он больше никому не мог причинить вреда. Оберон дунул в его сторону, и сгибельник рассыпался пеплом.
— Милорд? — один из слуг бросился к Оберону, помог ему подняться, и Оберон невольно обрадовался тому, что ничего не ел, такой вязкой и могущественной была тошнота. Он весь покрылся ледяным липким потом, ковер под босыми ногами заскользил куда-то в сторону.
— Немедленно… — прошептал Оберон, глядя, как Элиза открывает глаза, и домоправительница гладит ее по руке, не сдерживая слез. — Отправьте человека в министерство магии… Нам… нужен врач. И маг высшего уровня.
— Сию секунду, милорд! — кто-то из слуг бросился из спальни выполнять приказ. Рыжий здоровяк подошел к Оберону, поддержал, не давая распластаться на ковре. Оберон уткнулся виском в его ручищу, и слуги подхватили его и понесли из комнаты.
Они с Элизой закричали хором. Боль, пронзившая Оберона, была такой, что на мгновение вытряхнула его из жизни. Когда тьма развеялась, то ушла и тошнота со слабостью — какое-то время Оберон наблюдал за суетой, пытаясь понять, что происходит, а затем хриплым шепотом приказал:
— Назад, назад!
Слуги проворно внесли его в комнату Элизы. Девушка уже успела прийти в себя, она плакала от боли, прижимая руки к груди, и Оберон удивленно обнаружил, что чем ближе они друг к другу, тем слабее становится боль.
— На кровать! — распорядился он. Домоправительница ахнула с каким-то забавным возмущением, словно уже успела забыть о сластолисте. Оберона опустили на прохладную хрустящую простыню, он сжал ледяные мокрые пальцы Элизы, и боль отступила.
Несколько мгновений он просто дышал, наслаждаясь тем, что жив. Рядом тихо дышала Элиза, и ее пальцы постепенно наполнялись теплом. Боль выпускала девушку из объятий.
— В министерство уже послали? — спросил Оберон.
— Да, м’лорд! — отрапортовал один из слуг. — Жан убежал только что!
— Что случилось, милорд? — с искренней болью и трепетом спросила домоправительница. — Что это было?
Кажется, только сейчас она окончательно поняла, что Элиза могла умереть этой ночью — страшной мучительной смертью в тряпочных объятиях порождения тьмы.
— Кто-то отправил сюда сгибельника, чтобы убить миледи Леклер, — ответил Оберон. Волосы Элизы рассыпались по подушке, завились влажными темными кольцами. От них мягко веяло зеленым яблоком — таким живым, свежим запахом. — Откройте окно, дышать нечем.
Оберон закрыл глаза. Услышал, как стукнула оконная рама, и в комнату ворвался ночной воздух — прохладный, уже осенний. Сразу же стало легче дышать.
— Убить меня? — прошелестел голос Элизы. — Бог с вами! Кому я нужна?
Оберон улыбнулся.
— Ненужным людям не подсылают такую дрянь, — произнес он и приказал: — Оставьте нас.
Слуги послушно вышли из комнаты и столпились в коридоре. Последней комнату покинула домоправительница, смотревшая на Оберона с ужасом и надеждой.
Какое-то время они лежали молча. Потом девичьи пальцы дрогнули в Обероновой руке, и он услышал едва уловимый шепот:
— Это было… ужасно. Он выскочил на меня из шкафа, я… Я ничего не успела сделать.
Что-то запульсировало в груди. Кажется, Оберон понимал, что это — и ему хотелось выругаться, да погрязнее, чтобы выплеснуть из себя нарастающую горькую досаду.
— Вы успели закричать, — сказал Оберон. — Как ваша боль в груди?
Элиза удивленно повернула голову в его сторону и тотчас же смущенно отвернулась. Должно быть, тоже считала, что спаситель прекрасной леди не должен лежать в кальсонах.
— Откуда вы знаете? — спросила она. Оберон усмехнулся.
— Потому что у меня тоже болит. Нас сковало заклинанием, Элиза. Простите.
— Да, это именно Двойная цепь. Я такую видел в юности. Редкостная мерзость!
Из всего огромного количества магов и врачей министерства в дом Леклер смогли прийти как раз те, кого Оберон искренне терпеть не мог: Шато, который к сорока годам так и был ассистентом врача, и Вернетт — старый, цепкий и опытный волшебник, который считал Оберона дерзким и наглым выскочкой и никогда не скрывал своего отношения. Оберон отвечал ему взаимностью, и его назначение на должность декана окончательно разорвало любую возможность мирных отношений.