— Не могла нарадоваться Полуночная Матерь на собственных детей: улыбалась так счастливо, светилась такой любовью и вздыхала так мечтательно, следя за успехами их, что невольно похитила сердце Пресветлого Отца. Вот только не стал он добиваться взаимности, а в жадности своей захотел подчинить ночную красавицу, доказав могущество собственной силы и власти. Подкараулил он Полуночную Матерь в предрассветных сумерках и взял против воли. Не смотрел он на слезы ее, не слушал мольбы, лишь утолял собственный голод. А утолив — бросил в тени ускользающей ночи и ушел в рассветном сиянии.
Сидящая сбоку от меня лерната охнула, ее соседка воинственно нахмурилась. На лицах всех халцедонов явственно читалось сочувствие к покровительнице темных и злость на защитника светлых.
— Затяжелела Полуночная Матерь, — продолжила напевный рассказ Лей-Тора. — Все росла она, как луна на небосклоне, пока в одну из ночей не разрешилась солнечной дочерью. Но возненавидела она ее, как символ пережитого унижения и слабости, и убила без колебаний. Вознегодовал Пресветлый Отец, что посмела она руку поднять на дитя его, и натравил светлых чародеек да заклинателей на темных ведьм и колдунов. И началось противостояние, которое длится по сей день. И прокляли оба созданий друг друга, и стали рождаться у них дети чуждой стихии… — артиэлла на несколько секунд замолчала, а потом совсем тихо и печально закончила: — Редко рождаются такие дети, но если все же какой род запятнает себя этим позором, то надлежит тому роду лично избавиться от неугодного, дабы кровью его очистить имя свое.
Лернаты молчали, пораженные легендой. Многие хмурились, некоторые девушки тайком утирали выступившие слезы. Лей-Тора сидела с закрытыми глазами, точно убаюканная мелодичностью собственного голоса. Я же пыталась осознать смысл последних слов предания.
Выходит, избавиться от неугодного ребенка надлежит его семье? То есть, узнай Лангария о природе моего дара, она бы… убила меня?
Нет! Невозможно!
Я читала записи о светлых, рожденных в Лунной империи! Да, их убивали. Но нигде — нигде! — не упоминалось, что делали это их же близкие.
Или…
Страшная догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.
Или мой детский разум попросту отказался принимать жестокую правду и защитил себя, как сумел?
Впрочем, уже неважно. Главное — я выжила, а моя тайна по-прежнему остается тайной. Через четыре года я окончу академию и на несколько дней — до проведения обряда принятия — буду считаться безродной. Так поступают с каждым выпускником-лернатом: инициируют его и возвращают в род полноправным колдуном или ведьмой.
Для меня же старая традиция — единственный шанс спастись, не уничтожив при этом чести дома Мак-Мора. Ведь когда я сбегу, я буду просто Идэйн, и даже если правда о моем даре станет известна, она уже не сможет навредить ни Лангарии, ни Мойре. Никому.
Тяжелые мысли не отпускали меня до конца занятия. Я почти не вслушивалась в рассказы Лей-Торы, не обращала внимания на цветные песчинки, которые вспыхивали, стоило очередному лернату коснуться дланного слепка.
Протяжный звон колокола, пронесшийся над академией, ознаменовал начало обеда. Вместе с остальными лернатами я покинула Звездную башню и двинулась к Корпусу Ораха. Спешить не хотелось. Да и голод, заглушенный волнением, почти не ощущался.
Отстав от шумного потока халцедонов, я неспешно брела по коридорам академии. В главном холле остановилась на несколько минут, любуясь огромным окном-розой, потом продолжила путь. Я почти добралась до трапезной — даже шум голосов слышался уже отчетливо, — как вдруг мне на голову посыпалась мелкая, точно пыль, каменная крошка. Нахмурившись, я посмотрела вверх и испуганно шарахнулась в сторону. С выступа, щеря сколотые от времени зубы, мне улыбалась горгулья.
— Илэйн Дельвар? — в скрежете камней мне отчетливо послышалась издевка — горгулья знала, к кому явилась, но с видимым удовольствием наслаждалась моим испугом. Еще бы! В нашем поместье статуи не оживали.
— Вам надлежит немедленно явиться к артиэлле Алире Мак-Фордин — директору Академии Полуночи.
— Н-но зачем?
— Придешь, тогда и узнаешь.
Горгулья подмигнула и, не прощаясь, вновь обернулась неподвижной статуей.
Стук невысоких каблуков расходился по коридорам гулким эхом. Я давно покинула Корпус Ораха и сейчас шагала к магистерскому крылу. Выйдя на улицу, миновала открытый проход, над которым толстыми ветками нависали аркбутаны, и нырнула сквозь огромные, украшенные растительным орнаментом двери.