Имоджин задумчиво скользнула взглядом по стене. На ней красовалась сценка: два ослепительно прекрасных и радостно улыбающихся Сиятельных мановением руки избавлялись от политического кружка. О том, что это оппозиционный кружок, выступающий за свержение божеств, говорила эмблема на плакате за спинами бунтарей. Она изображала стилизованные лучи, пронзенные насквозь мечом. С лучей капала алая кровь.
Полутьма давала одно преимущество: можно было спокойно отойти подальше от канделябров и открыть блокнот Альграта, не привлекая внимания.
Правда, в этом был и недостаток: попробуй разгляди хоть что-то в темноте.
«Наш общий знакомый, за излечением которого мы недавно наблюдали, предупредил, что в Академию через полчаса приедет Канцлер, начнутся игры, и в это время некая команда преданных Сиятельным участников начнет свою игру», — нацарапала Имоджин.
Ответ не замедлил проявиться:
«Это может быть ловушкой. Мы кое-что делаем, не беспокойтесь. И не выходите из зала, Алессар тоже явится, а толпа задержит его, если он попытается вас забрать».
Забрать? Ее? Прямо с бала?
Имоджин с ужасом поняла, что Алессару действительно ничто не помешает. Он в Совете Двадцати. А скоро на его стороне окажутся Сиятельные... Пол начал уходить из-под ног.
«И вас не будет, чтобы его остановить? — трясущейся рукой написала она, не особенно думая над формулировками. — Почему вы не одолжили мне хотя бы парализатор?»
«Толпа задержит его, — повторил Альграт. — А я уже в Академии. Я успею. Только не выходите из зала».
— Любовь моя, почему вы сидите здесь в темноте? — вдруг раздался над ухом голос, от которого Имоджин на миг просто застыла, скованная ужасом.
Алессар.
Он уже явился.
И одни Темные знают, что он успел увидеть в ее руках.
Имоджин сама не поняла, как ей удалось спрятать блокнот в складках длинного рукава. Она обернулась к Алессару, не представляя, как себя с ним вести.
— Добрый вечер, — улыбнулась она вежливо, как не самому близкому знакомому. — Что привело вас на наш скромный праздник?
— Скромный? О нет. Когда начнутся игры, он сможет посоревноваться с главным праздников в центре Валлаполиса. — Алессар тоже усмехнулся — недобро и зловеще.
Имоджин ухитрилась затолкать блокнот в сумочку на поясе и застегнуть пуговицу так, чтобы жених не заметил. Карандаш она отбросила в сторону. Музыка заглушила стук, с которым он упал на сверкающий паркет.
Ну и что теперь делать? Как держаться с Алессаром и как, кайасы раздери, защититься, если он сейчас заявит, что забирает ее?
— Алессар, не принесете ли нам вина? — сказала она. — Здесь подают отличное.
Потом ее сознание смяла и поволокла за собой чуждая воля. И Имоджин успела только подумать, что это конец, и инниари выпьют ее на глазах у всех, и никто не догадается, потому что.
.Алессар умел делать все то же, что и они.
А может, ей только показалось. Ничто уже не имело значения.
Он смотрел ей в глаза, и зрачки его слегка светились. В них плясали отблески десятков свечей, которые пылали в массивном бронзовом канделябре у нее за спиной.
— Я пришел к своей невесте, — говорил Алессар. Голос его доносился издалека — и в то же время проникал Имоджин под кожу, обволакивал все ее существо, ломая волю, заставляя подходить ближе и заглядывать в лицо своего будущего мужа и повелителя. — Я очень надеюсь, что она подарит мне пару туров танца... а потом Сиятельные обвенчают нас своей незыблемой силой.
«Или уничтожат препятствие на пути к артефакту.» — отозвалось что-то в почти парализованном сознании.
Как глупо. Зачем им артефакт? Он нужен Собирателям пепла, чтобы сломать печать.
Или все иначе? И артефакт нужен, чтобы стать поводком, на котором Собиратели намерены держать своих ручных божеств?
Остатки мыслей исчезли. Они утонули в наползающей чернильной тьме. И тьма обступила со всех сторон.
Алессар приподнял голову Имоджин, жестко держа за подбородок, и впился в губы поцелуем.
Она запомнила только, как отвечает ему против своей воли, и чувствует безграничное притяжение, заставляющее прижиматься все ближе и обнимать все крепче.
И еще — запомнила, насколько искусственным оно вдруг показалось.
Это было притяжение истинной связи.
Такое знакомое. Такое приятное. Голову вело, и это было в сто раз лучше, чем от самого изысканного вина, но если бы Имоджин выпила пять бокалов вина, опьянение, пожалуй, было бы более естественным.
Но сейчас она не могла долго об этом думать. Ей просто было хорошо.