Имоджин медленно брела по бесконечной равнине, под бурым, вечно закатным небом, держа в руках Часы инниари, и слушала, что они ей нашептывали.
Конечно, Часы не владели человеческой речью. Они скорее посылали чистую информацию, какие-то импульсы понимания, которые складывались в интуитивное знание, а из него, в свою очередь, Имоджин могла достроить полную картину. Если бы кто-то попросил ее описать, как именно проходит диалог с Часами, она бы не сумела.
Часы не говорили ничего определенного. Все импульсы, интуитивное понимание и догадки могли оказаться лишь иллюзией. Но Имоджин отчего-то верила, что это правда.
Если Сиятельные пользовались информационным полем, как и простые маги, значит, их магия имела одинаковую природу?
Это выглядело логично. В это верилось охотнее, чем в то, что маги черпали силу из информационного поля, а Сиятельные существовали вне рамок.
Но тогда почему возможности магов остались прежними, даже после того как большая часть поля оказалась на нулевом плане? Ограничение ресурсов никак на них не сказалось. Может, оттого, что даже самые сильные маги не могли пользоваться полем во всей его полноте? Если человек может выпить только кружку воды, то не важно, откуда он ее зачерпнет — из моря или из кастрюли. Его возможности от этого не изменятся. И он даже не заметит, что море исчезло, если у него останется кастрюля.
— Уважаемый предок Эрвин, — пробормотала Имоджин и сама немного испугалась звука собственного голоса. — Это ты додумался уничтожить все, что вы успели выяснить об информационном поле? Чтобы соблазна не было?
Эрвин сель Маре, разумеется, не ответил. Часы инниари в руках светились все так же ярко и мягко грели руки.
Имоджин остановилась и еще раз огляделась. Пустошь не изменилась.
А ведь Часы выполнили приказ хранительницы. Они вернули на нулевой план ту часть информационного поля, которую выпустили Собиратели пепла.
Имоджин не знала, когда они это сделали. Может быть, в тот вечер, когда Канцлер объявил, что скоро вернутся Сиятельные. Он объявил это — и мышки послушно забегали, готовые отправляться в ловушку. И те Сиятельные, которые жили среди людей, стали с нетерпением ждать, когда к ним вернутся их силы, и не догадывались, что силы уже давно на свободе. Просто их бывшие обладатели уже разуверились, смирились с тем, что никогда больше не почувствуют вкус всемогущества, и забыли, что значит дерзать и надеяться...
Оставалось понять, как Собиратели пепла намеревались управлять этими силами. Не может же быть, чтоб они выпускали их для того, чтобы действительно вернуть власть Сиятельным.
Но стоило Имоджин задуматься над этим, как Часы ответили на ее вопрос.
Они и были ключом.
Стрелки засветились еще ярче, буквально источая медово-золотой струящийся огонь, который не обжигал. Часы словно приглашали попробовать. Узнать самой, что такое абсолютная власть и как это — божественное всемогущество.
Хотя считать ли теперь Сиятельных богами?
И может ли человек сравняться с ними даже с помощью артефакта?
Имоджин опустилась на землю, положила Часы на колени и обеими руками взялась за стрелки. А потом прикрыла глаза и замотала головой, захлебываясь в магическом потоке.
Он бурлил, как горная река! Он с ревом несся по невидимым порогам, то и дело выходя из берегов и сбивая с ног всякого, кто оказывался на пути! Он. Имоджин начала задыхаться, хватала ртом воздух — благо в этом мертвом мире был воздух! — и видела, как перед глазами взрываются россыпи звезд.
Это напоминало ощущение, которое возникло, когда она коснулась пленки на дне коробочки из Черных пещер. Но во много крат сильнее! Если успокоиться, отдышаться и всмотреться в яростные волны — можно было разглядеть судьбы всех жителей мира. От последнего пьянчуги на втором плане до Госпожи инниари. И не только разглядеть, но и управлять ими!
Голова кружилась все сильнее. Едва Имоджин пыталась хотя бы вообразить, какая власть оказалась в ее руках — головокружение становилось невыносимым, и она приходила в себя, понимая, что чуть не повалилась на землю, потеряв равновесие. Но она снова и снова пыталась вообразить. Что она хочет? Как изменить мир прямо сейчас?
Как Сиятельные справлялись с этим чувством? Почему тратили силы на ерунду, наказывая всех, кто плохо о них отозвался или осквернил их взор своим неприятным видом? Надо же быть такими идиотами!