Джаред был не лишён определённого, слегка извращённого чувства юмора. Представив себе консервную банку, озлобленно мстящую гордо пролетающим мимо кораблям за то, что один из них выкинул её за борт, он фыркнул и прибавил шагу. Соль шутки — для Джареда — заключалась в том, что перед поступлением в Полицейскую Академию он пытался поступить в Лётную, и не добрал пары баллов. И это же, как он понимал сейчас, было истинной причиной его реакции на поведение Темиле.
Какая чушь, в самом-то деле!
Следователь фыркнул снова — на этот раз особенно глумливо — и поудобнее перехватил папку с латунной табличкой. Надпись на табличке гласила: «Двадцать лет безупречной службы». Он снова был спокоен. Академия там или нет, а он эту задачку расщёлкает.
«Да-а… А Темиле силён! Вот это я понимаю, — Кир услышал совсем немного, но подумать было над чем. — И — у Теда отрицательные тесты. Если точно так же брали волосы и гиподерму, то…»
Он свернул в компьютерную аудиторию — в ней по случаю обеденного перерыва было пусто. Можно было сделать запрос и с наручного комма, но — лучше с учебного. Тогда уж точно не вычислить, у кого из курсантов возник срочный интерес к методикам определения каннабиноидов в биологическом материале.
По всему выходило, что непутёвый пилот не курил марихуану и не потреблял ТГК в каком-либо ином виде по меньшей мере три месяца. Более раннее употребление определить было сложнее, не исключался ложноотрицательный либо недостоверный положительный результат. Который на суде приравнивался к отрицательному.
Кир покинул аудиторию, спустился на два этажа, изучил расписание и нахмурился. У него возникла ещё одна мысль, но проверить её пока не было возможности. Потому что группа Эйшита почти на целый день улетела на орбитальную тренировку.
Глава пятнадцатая. «Не жди меня, мама, хорошего сына…»
Возмутительная, в сущности, манера Роба садиться на угол стола и покачивать ногой могла бы вызвать антипатию, если бы молодой человек не улыбался при этом так, словно догадывался о загодя припасённом, но пока засекреченном подарке на день рождения. Лицо было под стать улыбке — простоватое, с вздёрнутым носом и широкими скулами. Если кто-то и вспоминал о том, что Роб когда-то учился на физфаке Университета, то только для того, чтобы добавить — «а по нему и не скажешь». А почему парень ушёл с третьего курса и поступил в Полицейскую Академию, и вовсе никто не знал — было только известно, что это случилось отнюдь не по причине плохой успеваемости.
— На стуле удобнее, — неодобрительно напомнил Джаред, отодвигая с края стола полупрозрачную модель космической яхты, любовно склеенную из ломанных инфокристаллов.
— Это тебе удобнее. А я себя буду чувствовать как на допросе.
Стул в крохотном кабинете, больше напоминавшем шкаф, был только один — для посетителей. Сам Джаред восседал в ортопедическом кресле с высокой спинкой.
— Это в тебе нечистая совесть говорит, — пробурчал он. — Или воспоминания о сопливой юности.
Отрываться от работы ему не хотелось, но и выставлять посетителя, даже не обозначив хотя бы символически готовности к общению, не следовало. Хорошие отношения с коллегами — один из инструментов успеха.
Нет, Джаред вовсе не был ни мизантропом, ни сухарём, просто вот именно сейчас его голова была занята другим.
— Тридцатку я тебе принёс, — Роб зашарил по карманам и наконец вытащил искомое. — Эх, жаль, ту самую, что ты мне дал, я проел… знал бы — сберёг и попросил автограф… на ней же.
— И ты туда же! Парни, вам не надоело?
— Не-а… — Роб рассмеялся, спрыгнул со стола и сделал шаг к выходу. — Ладно, не буду отвлекать… чистые руки, горячая голова, холодное сердце и больной желудок!
— Трепло, — проворчал Джаред себе под нос и активировал вирт-окно, которое из вежливости свернул на время разговора.
— Что? — не расслышал Роб, уже взявшийся за ручку двери. Обернувшись к Джареду, он вдруг присвистнул.
— Э, а вот его я знаю! Это именно он — арендатор того самого склада, где мы торчим уже вторую неделю.
За спиной капало. Лежавший на койке Тед не выдержал и обернулся.
Вода просачивалась сквозь не видимые глазом трещины, собиралась на низком потолке, затем её брюхо медленно набухало, и наконец, словно собравшись с духом, излишек жидкости отрывался от её поверхности, чтобы тяжёлой кляксой впечататься в мокрый пол. Шорох маленьких лапок, писк, возня, отдалённый вскрик — и снова тишина, разбиваемая только размеренным звуком падающих капель.