Кэри улыбнулась нежно и мечтательно, как умела только она, но вскинула голову так, словно Вселенная уже была у неё в кармане.
— Хорошо, — терпеливо напомнил Тед. — Так как насчёт кафе?
Кэри вздохнула, как мать, вынужденная в сотый раз объяснять нерадивому отпрыску, почему надо мыть не только лицо, но и уши.
— Нет, Тедди. Пойми, ничего личного. Ты — хороший парень, но…
«Хороший ты парень, Тед», — ровно эти слова были сказаны в другой ситуации и другим голосом.
— Но?..
— Но я не стану рисковать своей карьерой. Я надеялась, что Лоренц сможет разрулить всё вчистую, но, получается, не судьба. Связь с осуждённым, да ещё и по «наркотической» статье — нет. Не важно, как это вышло. Пойми…
— Я понял.
— Ничего личного, — ещё раз повторила девушка, словно бы извиняясь.
— Нет проблем, — ровно сказал Тед.
— Ну вот и молодец. Легко встретились — легко расстались. Не провожай, я сама.
…Тед шёл по улице, подняв лицо, ловя на него редкие снежинки. А ведь он подумывал о том, как было бы хорошо возвращаться сюда, на эту планету. Кэри, нежная, как тёплый ветер, прекрасная, как Альнилам, эпсилон Ориона…
Звёзд так много, и трудно поверить, что каждая из них для кого-то — Солнце.
Но ведь он почти то же самое говорил Сэл — «тебе к Веге, мне — к Ориону…» Сначала — работа, а остальное — как получится, да? Или есть разница — когда ты так говоришь, или когда тебе?
Или… разница не в этом, а в чём-то другом?
Глава девятнадцатая. Испытание тишиной
— Непонятно… — Шуон сидел на подоконнике, покачивал ногой и гонял пальцем что-то невидимое по экрану планшета.
— Ты о чём? — Тед присел рядом с одногруппником и заглянул тому через плечо. На экране высвечивался всего лишь график тренировок.
— Да вот это. Сурда. Тишина. Это зачем?
«Сурдой» называлась сурдокамера, полностью изолированное от звуков небольшое помещение. Испытание в ней приходилось на конец второго курса, и было уже не за горами.
Тед только пожал плечами. Зато откликнулся Дим.
— Традиция, наверное. Когда космонавтов готовили к первому полёту, считалось, что человек может столкнуться вот с этим — одиночество… Ну, например, если ты — в спасательной капсуле, и неизвестно, найдут её или нет. Весёленькое дельце, если спасатели вытащат из капсулы невменяемого, пускающего слюни.
— Ну, одиночество — понятно. Но зачем тишина? Вот придумали же и повторяют — Великая Тишина Бескрайнего Космоса…
Парни переглянулись. И в самом деле, это знают все. Тишины в Космосе нет. Негромко гудит система рециклинга воды, чуть погромче — но на полтона ниже — звучит компрессор, нагнетающий воздух в ходы вентиляции, потрескивает антигравитатор. Ты их не слышишь, но они есть. Ну а если она и наступит — настоящая тишина — то долго терпеть её не придётся. Потому что это, ребята, кранты. Это — отказ систем жизнеобеспечения.
— Ну, вряд ли это просто традиция, — рассудительно заметил Хахтанг после недолгого молчания. — Ты же знаешь, что с людьми в сурдокамере иногда происходят странные вещи.
— А с центаврианами? — немедленно заинтересовался Тед.
— И с центаврианами. Это — испытание, которое помогает раскрыть потенциал личности. Некоторые начинают неплохо рисовать или писать стихи, другие увлекаются математикой… у каждого оно по-разному.
Онгой тоже взгромоздился на подоконник.
— Ну, ещё — это проверка волевых качеств, — деловито добавил он. — Некоторые люди не выдерживают, ломаются. Начинают видеть всякую всячину — ну там стекающую на пол клавиатуру, взрывающийся монитор…
— Но почему? — возмутился Тед. — Подумаешь, неделя отсидки. Что тут такого?
Он, как и все, знал, что испытание тишиной считается одним из самых тяжёлых. Историй о «сурде» ходило много. Но он искренне не мог понять, в чём тут фишка.
— Сенсорный голод, — пояснил Хахтанг, словно несмышлёнышу.
— Ну ладно глюки, это понятно, — рассудил Онгой. — Мозгу не хватает впечатлений, и он начинает представлять невесть что. Но ещё, говорят, кто-то может потерять уверенность в себе, начинает делать ошибки. Это значит, что он на самом-то деле не может принимать самостоятельные решения. У таких в личном деле навсегда — «чёрная метка»: им нельзя становиться командирами звездолётов.
— Чур меня! — Теодор фыркнул. — Нет уж, капитанское кресло обойдётся без моей задницы. Я уж как-нибудь в пилотах… мороки меньше, — и он сделал жест рукой, словно бы перелистывая страничку на вирт-окне — «бумажная» волокита почти вся была на капитане. Но Онгой понял по-своему.