— Девочки пойдут с тобой.
Проклятье!
— Как скажете, матушка.
Она опять подозрительно прищурилась и долго смотрела на меня, выискивая подвох. Так ничего и не высмотрев, зычно позвала:
— Эмми, Камилла! Хватит спорить. Идите сюда!
Сестры отозвались не сразу. Лишь спустя пару минут они появились на нашей крохотной темной кухне и, сердито переглядываясь, подошли к матери.
— Проводите Еву до базара.
— Я не хочу, — тут же надулась Камилла, — пусть Эмма с ней идет.
Эмма оказалась более догадливой и, наградив меня хмурым взглядом, торжественно пообещала:
— Глаз с нее не спущу.
— Умница, дочка.
Тут и Камилла сообразила, что к чему, и поспешно присоединилась:
— Я тоже пойду.
Карла одобрительно улыбнулась своим дочерям, потом переключилась на меня и погрозила пальцем:
— Смотри у меня! Чтобы никаких глупостей!
Я снова покорно кивнула и пошла собираться.
Через полчаса мы вышли из дома. Впереди я, с большой хозяйственной сумкой и бидоном под молоко, а сестры следом за мной налегке, с маленькими кокетливыми сумочками через плечо. При этом их новые туфельки звонко щелкали каблуками по мощеной дорожке, а мои стоптанные сандалии при каждом шаге делали вот так: чмок-чмок-чмок-чмок.
Всю дорогу до базара я старалась пониже натянуть рукав, чтобы прикрыть свою новую метку. Мне казалось, что сглазят, что если она будет у всех на виду, то я ее потеряю, а этого допустить было никак нельзя, потому что метка — мой единственный шанс попасть в академию.
Я уже придумала, как отделаться от надоедливых сестер, и поэтому, когда мы добрались до рынка, первым делом отправилась не за молоком, и даже не в мясные ряды за колбасками, а прямиком в кондитерскую.
Мне бы только капельку удачи, а дальше справлюсь.
В лифе были припрятаны несколько монет, которые удалось утаить от матушки, в сумке позвякивал содержимым холщовый мешочек. Этого должно хватить на переправу до Хайса. Осталось только до нее добраться.
Верхняя половина деревянной двери была распахнута настежь, и пленительные ароматы свежей выпечки обволакивали всю улицу. Возле пекарни, уютно примостившейся на первом этаже кирпичного дома, как всегда, было шумно и оживленно. Люди что-то покупали, продавали и просто общались, обсуждая последние новости и сплетни, а заодно жадно принюхивались и урчали пустыми животами. Я бы и сама не против отведать маковую булочку или румяный пирожок со сливами, но не сегодня.
— Боги, какой запах, — Камилла блаженно прикрыла глаза, — так бы все и съела.
— Ты можешь, — ворчливо отозвалась Эмма, — тебе-то она нормальную метку дала. Ешь сколько хочешь и не поправишься.
И с этими словами пихнула меня локтем, будто это моя вина, что в тот раз была не ее очередь получать «подарочки». Я в этот момент как раз осматривала улицу и прикидывала, как лучше сбежать от навязанных мачехой попутчиц, поэтому охнула и рассеяно потерла ушибленный бок:
— Что?
В ответ Эмма показала мне язык и отвернулась.
— За мной! — скомандовала Камилла и первая ринулась внутрь.
Крохотный светлый зал напоминал картинку из детских сказок: кругом пирожки, рогалики, ватрушки и сладкие пончики, а за прилавком румяная, пышненькая, как булочка, всегда улыбающаяся продавщица Василиса.
— Здравствуйте, девочки. Чего желаете?
Камилла была самой настоящей сладкоежкой, поэтому протиснулась вперед и с придыханием прошептала:
— Что-нибудь вкусненькое.
Эмма только завистливо зыркнула в сторону худощавой сестры, впрочем, от рогалика с медом тоже не удержалась.
А я…
Я тихонько попятилась и, пользуясь тем, что они заняты выбором выпечки, вышла на крыльцо. Приветливо улыбнулась знакомой женщине, торгующей целебными снадобьями, помахала рукой конопатому разносчику и, соскочив с крыльца, припустила в другую сторону от пекарни.
И уже почти добралась до конца улицы, как за спиной раздался истошный вопль:
— Ева! Стой!
Ага, сейчас.
Я подхватила подол и побежала еще быстрее, проворно снуя среди толпы, а Эмма и Камилла, позабыв о булочках, ринулись следом за мной.
— Остановите ее! — визжал кто-то из них.
Но люди только расступались с провожали нашу процессию взглядами, полными недоумения.
— Ева! Немедленно вернись! Мы все скажем маме!
С каждым шагом расстояние между нами увеличивалось. На узких, неровных улицах Муравейника мои старые сандалии оказались удобнее каблуков. Я неслась, ловко перескакивая через лужи и кучи мусора, а сестры безбожно отставали и давились руганью.