Однако я не отчаиваюсь. Бедственное по любым меркам положение не выдавило из меня ни слезинки даже в тоскливые эльдорадские вечера, которые я провожу за конторкой, вчитываясь в проникновенные строки очередного рупора Великой Американской Мечты. Как ни странно, в такие мгновения перед глазами у меня встает шеф-повар «Зеленого фонарика» — он уже тридцать пять лет мечтает стать художником и не отчаялся до сих пор.
Кстати говоря, повар никогда не задавал нам лишних вопросов. Я подозреваю, что мы кажемся ему неразлучными школьными друзьями. Не исключено даже, что повар, в свою очередь, вдохновляется примером нашей дружбы, пронесенной (с его точки зрения) сквозь жизнь в целости и сохранности. Откуда ему знать, что эти тридцать пять лет для Прежних Героев — не более чем капля в океане, простите за высокопарность, du temps perdu?
Экономические кризисы, смена социальных формаций, даже эпидемии из тех, что охватывают страны и континенты, кажутся нам пузырьками в стакане воды. Мы видали такое, чего Земле не суждено увидеть, я полагаю, никогда; более того, почти всем нам довелось стать не только участниками, но и героями событий поистине вселенского масштаба. Нас, сами понимаете, не удивишь мышиной возней в крохотной полуподвальной каморке, ведь мы помним вид, открывающийся с верхних этажей нашего вознесшегося до небес дворца.
Вести из каморки поэтому кажутся нам смешными: большая паутина усилиями нескольких паучьих вожаков распалась на десяток обрывков, черные тараканы объявили войну рыжим, община моли Нижнего Запиджачья заключила экономический союз с Шерстяной Одеялией. Но что значит перекраивание карты какой-нибудь Восточной Европы для меня, существа, что в ветхозаветные времена исследовало гиперпространственную впадину звездного кладбища Огненного Предела? И как может относиться к «исламской угрозе» Алиса, воле которой покорялись в Измерении Дзэт миллиарды созданий с тысячами культур и верований? Нет, само собой, у всех нас имеются свои привязанности. Я, положим, тяготею к французскому языку, слегка напоминающему язык варваров одной из курортных лун Первой Секвенции…
Впрочем, нельзя не признать, что для поддержания увядшей беседы тема восточноевропейского передела — самое то.
— Дорогая госпожа Селезнева, правду ли говорят, что Восточную Европу теперь не узнать? — осведомляюсь я и замечаю, что говорю неестественно громко. Точнее, Прежние Герои ведут себя неестественно тихо. Герр Мюллер потупил взгляд, а мистер Кент сосредоточенно жует нижнюю губу и водит глазами из стороны в сторону, начисто позабыв о субпространственном зрении.
— Мистер Карпентер, — говорит госпожа Селезнева, — вам не кажется, что за нами следят?
Я киваю, стараясь вести себя так, будто не услышал ничего особенного, и шевелю губами, задавая немой вопрос:
— Кто?
— Вон тот, — шепчет мистер Кент, заговорщически двигая левой бровью. — За моим левым плечом!
Мюллеры кивают. Я бросаю взгляд в указанном направлении и вижу за столиком у стенки худого молчаливого клиента «Зеленого фонарика». Судя по цветастой одежде, он американец. Ему от тридцати до сорока лет, его волосы черны как смоль. Он поглощает все тот же рийстафель, покачивая головой в такт «Луне над Майами» Вэна Мунро, и пристально на меня смотрит.
Я встаю из-за стола, иду к нему, подсаживаюсь.
— Добрый день.
— Добрый день, — кивает американец, промокая губы салфеткой.
— Откуда вы прибыли?
— Теплоходом из Марселя.
— Я не об этом. Откуда вы прибыли на Землю?
Он с минуту не сводит с меня глаз.
— Я вас чувствую, — сообщаю я. Это правда. Передо мной — не человек, хотя ощутить его нечеловеческую сущность способны лишь избранные обитатели Земли, и все они собрались сегодня в «Зеленом фонарике».
— Из соседней Галактики, — говорит он. — Я не прилетел. Я, скорее, материализовался. Понимаете, мы отражали атаку, и я увлек врага за собой в туннель, который вел в вашу реальность…