Не знаю, из-за чего я разозлилась больше: из-за того, что Рихейнэль не поверил ни одному моему слову, или из-за того, что жизнь матросов он ценил меньше духа давно умершего мага. А может, из-за того, что мой сердечный порыв грозил мне же нехилым долгом?
— Ну не я же отпустила аркан.
— Когда кусают за зад, тяжело удержать в уме плетение силовых линий, — парировал эльф, а потом словно спохватился: — Так вы видели магические путы?
— Да, — выдавила я из себя, вновь ощущая, как у меня под волосами начинают копошиться жуки. Здоровые такие, перебирают своими лапками, норовя зарыться поглубже в мозг. Непроизвольно вырвалось: — Не смейте!
Боль, отчаяние, ощущение беспомощности, словно тебя раздевают донага на потеху пьяной толпе, сплелись в тугой клубок влюбленных змей, пробежали по жилам, заискрились на кончиках пальцев и слетели с рук двумя зелеными молниями.
Приложило эльфа знатно. Даже стул под ним решил, что свой срок он отслужил и пора бы ему на пенсию. Оттого и развалился на части.
Остроухий же ошалело замотал башкой, а из благородного носа потекла кровь.
— Что же ты не сказала, что поцелована Смертью?! — прогнусавил он, зажимая перебитую переносицу.
— Кто? — очумело переспросила я, силясь понять, что же такое только что выдала.
Неужто это от крысиного укуса?
— Некромантка, чтоб тебя! — прошипел эльф. — Всем ведь известно, что властелинами тьмы становятся либо по праву рождения, либо если тебя поцеловала сама Смерть. На истинно рожденную вы, лесса, — последнее слово он протянул с издевкой, — не тянете. Но я и подумать не мог, что вы уже изволили умирать. Прошедшие смерть обычно выглядят иначе.
— Так вы мне верите? Что это был не бред сумасшедшего и я вчера действительно разговаривала со Смертью? — начала я гнуть свою линию.
Раз признал, что я с костлявой в тесных целовальных отношениях, может, и с тем, что сам виноват в улете лича, согласится?
— Верю, — выдохнул эльф. И не успела я обрадоваться своему таланту дипломата, как он припечатал: — Таких качественных галлюцинаций, как у вас в мозгу, не бывает. Это надо именно пережить.
«Вот ведь телепат хренов! Не поверит, пока в мозгах не проверит!» Судя по всему, я опять думала очень громко: кончики острых ушей заалели. Ну и пусть знает, что я помыслила о нем. А триста золотых он фиг на меня повесит.
Вторя моим мыслям, капитан, вставая и все так же задирая голову вверх, чтобы остановить кровь, прогнусавил:
— Сто пятьдесят золотых — дороговато за жизнь никчемного матроса.
Может, мне и показалось, но в этом его сварливом «никчемном матросе» сквозила тщательно скрываемая за досадой… благодарность?
— А мудрецы говорят, что любая жизнь бесценна, — парировала я скорее по инерции.
«И почему о бабушкиных заветах я вспоминаю опосля?» — подумала с запозданием, когда слова уже слетели с языка; умная женщина тем и мудра, что умеет вовремя глупо промолчать. И что мне стоило попридержать язык? Зато у эльфа этот самый орган был как бритва. Не иначе мужчин в этом мире учат специально оставлять последнее слово за собой.
— Эти ваши мудрецы, видимо, никогда не бывали на невольничьем рынке в Харуме. Поверьте, там жизнь любого оценят с точностью до гнутого медяка. И если это сделают не торговцы рабами, то наемные убийцы.
Мне так и хотелось съязвить про вилку цен: какова разница между жизнями двух матросов и лича, но я сдержалась. И вовремя. Эльфус выпрямился и, бросив на меня изучающий взгляд, веско произнес:
— Только истинные некроманты способны видеть Смерть. То, что вам удалось договориться с ней и обменять жизни моих матросов… Будем считать, это был первый и единственный раз, когда я вам прощаю долг. Но чтобы впредь подобного не повторилось, до конца плавания вы будете находиться под арестом.
Как позже выяснилось, слова капитана с делом не расходились: меня заперли в моей же каюте, выходить из которой отныне я могла только под надзором. Спасибо хотя бы еду давали. Культурный же досуг был представлен тремя старыми газетенками и Энженией. Кстати, крыса оказалась кладезем полезной и океаном бесполезной информации. От нее я смогла узнать кое-что об устройстве мира. Правда, данные крысявки могли устареть примерно лет на триста — именно столько провела душа ее хозяина, скитаясь по дорогам первозданной мглы, прежде чем ее выдернули и заставили служить тягловой лошадкой дирижабля.
Из бесед с фамильяром я поняла, что меня угораздило попасть в империю Трейгор, простиравшуюся от коварных огненных впадин запада до восточной границы, которую подпирал край горной гряды, а где оной не значилось — имелись весьма активные соседи. Один, весьма могучий и жадный до новых земель сопредельник, нет-нет да и начинал очередной военный поход, дабы трейгорцам не было скучно.