Мы пришли раньше, и вся бессмысленность спора становится для меня более чем очевидна: ну неужели хоть кому-то есть дело до нашей с Энтони неумелой игры во взаимную симпатию? Я красивая, людям просто нравится на меня смотреть, самым разным людям, но это не отменяет того, что мы с блондинчиком чужие друг другу люди, совсем чужие и…
— Леди Менел, — боги, а я даже не заметила, как вошёл сэр Джордас. — Леди Менел, а ну-ка, идите сюда. И вы, Фокс. По крайне мере на моих занятиях я найду для вас деятельность поинтереснее, чем тискать друг друга.
Краем глаза я вижу, как Тайп иронично приподнимает брови, но всё-таки небрежно пожимаю плечами. И даже потом, когда неожиданно для нас сэр Джордас проводит тренировку в парах, ставя дуэтом меня и Линду, потом, когда он всячески ехидничает по поводу юношеских отношений, мешающих освоению подлинной магической науки, когда отправляет Энтони за каким-то важным документом к ректору, я тоже только пожимаю плечами.
***
"Можно мне остаться с Нелли на её индивидуальную тренировку?" — Энтони пишет своё послание на аудиторной доске мелом, мастерски делая скорбное лицо, к которому наш молодой преподаватель остаётся совершенно равнодушным. Однако и следующей фразе не препятствует:
"У Нелли огонь, а у меня воздух, воздух может разжечь огонь, потренеруйте нас в паре!" — и одними губами произносит "пожалуйста".
Я бы растаяла — играет он на отлично. Вот только… зачем это всё? Тайп уже ушел, свидетелей не осталось, а спор я, кажется, бесповоротно проиграла.
— Консультация, мой дорогой адепт, — подчёркнуто любезно произнёс Джордас, — потому и называется "индивидуальной", что на ней работает один индивид. В паре с преподавателем. Марш отсюда!
Проигрывать было жаль, даже несмотря на абсурдность спора, но, видимо, доказать обратное Тайпу — да и кому бы то ни было ещё — я не смогу. Неопределённо качаю головой и вопросительно машу в сторону последней надписи Энтони.
— Не стоит понимать стихийную магию столь буквально и приземлённо, Корнелия, — наедине Джордас зовёт меня по имени. — Воздух не разжигает огонь, а вода не тушит. Механизмы взаимодействия стихий куда более… филигранные, сложные. Да, огонь и вода совмещаются с трудом, но и это возможно при определённых условиях. А лучше всего огонь реагирует на огонь. Подобное тянется к подобному.
На его руке появляется маленький сгусток пламени, на второй — тоже. Внезапно сэр Джордас словно обнимает меня руками, его острый подбородок упирается мне в затылок, а огонь пляшет прямо перед глазами, и это так непривычно, жарко, страшно… и в то же время — волшебно! Я так давно не ощущала ничего подобного… Родители жалели меня и делали вид, что никакой магии в этом мире словно бы и не существует, преподаватели жалели меня, даже кошки бродячие, все, все жалели меня, но сейчас, ощущая на лице согревающий жар, я первый раз послушно прикрыла глаза и искренне, по-настоящему попыталась обратиться к собственному огню. Захотела его вернуть. Отогреться.
***
— Между прочим, через час начнётся студенческий бал, — я наслаждаюсь звуками собственного голоса. — Вы идёте, сэр Элфант?
— Увы, Корнелия, у меня дела. Срочный вызов. Сегодня дежурить будут другие.
— Тогда, может быть, перенесём тренировку?
— Ни в коем случае. Корнелия, тренировка — это святое, поймите, балов и празднеств в вашей жизни, я уверен, будет ещё великое множество, а для нас… для вас сейчас важно совершенно другое! Ведь вы не просто пробуждаете свой дар, вы возвращаете себя. Несмотря ни на что… не представляю, как бы я жил без этого.
Его пламя меня не обжигает, оно перетекает из его ладони в мою и обратно. Я закрываю глаза и слушаю голос сэра Джордаса, сильный, ровный, глубокий, тёплый, как и наша стихия. Пальцы сжимают руку сильнее, почти до боли, и я невольно размыкаю веки — нити магических плетений, тонкие, едва уловимые видения, золотистые, алые, оранжевые, кружатся вокруг нас. Некоторые из них порваны, и это нарушает общий узор… какая досада!
— Что вы делаете?! — я вдруг понимаю, откуда взялись эти рваные покалеченные фрагменты: по рукам сэра Джордаса чёрными струйками течёт кровь. Когда он успел пораниться? Но в следующую секунду я понимаю, что кровь не его, а в ладонях мужчины сжаты уже почти не трепещущие, уже почти-почти совсем не живые птицы — комки окровавленных перьев.