— Да, но… разве это не странно? Разве там не много моройских мужчин, посещающих, ты знаешь? — она замолчала, не зная, как закончить свой вопрос. Если когда-либо и существовал навык, называемый нерешительной прямотой, Роуз только что овладела им.
Моего веселья от ее неуклюжести было как раз достаточно, чтобы остановить нарастающую волну гнева из-за некоторых старых воспоминаний.
— Иногда, — усмехнулся я.
— Я– я сожалею. Я не хотела говорить о чем-то плохом…
— Вообще-то…ты, наверное, не подумала бы, что это плохо.
В то время как общество хотело сказать мне, что я не должен испытывать гордость за свою юношескую бдительность за то, что я считал большой несправедливостью, что-то уверяло меня, что Роза проявит больше понимания.
— Ты не знаешь своего отца, не так ли?
Она покачала головой, слегка смущенная тем, к чему я клоню:
— Нет, — сверкнув глазами, она продолжила, — все, что я знаю, это то, что у него, должно быть, очень крутые волосы.
Просто чтобы подчеркнуть свою точку зрения, она перекинула волосы через плечо.
На мгновение завороженный, мой рот двигался быстрее, чем мой разум:
— Да. Должно быть, — я пришел в себя и быстро отвел взгляд. Я попытался восстановить хоть какое-то достоинство после своего промаха и вернулся назад. — Я знал своего.
— Действительно? Большинство моройских парней не остаются — я имею в виду, некоторые остаются, но ты знаешь, обычно они просто…
— Ну, ему нравилась моя мать, — честно говоря, «нравился» было далеко не то слово. — И он часто навещал ее. Он также отец моих сестер. Но когда он приходил…ну, он не очень хорошо обращался с моей матерью. Он совершил несколько ужасных поступков.
— Таких как… — она прикусила губу в нерешительности. Я видел, что она уравновешивала свое желание получить разъяснения тем фактом, что затронула деликатную тему. В конце концов первое победило. — То, что делают с кровавой шлюхой?
— Например, что-то вроде избиения ее, — хотя, мысленно закончил я, я бы не удивился, если бы он тоже попробовал это сделать.
Я закончил обрабатывать ее руки несколько минут назад, но все еще держал их в своих. Говоря о чем-то настолько личном и неприятном, я почувствовал себя вправе позволить себе это маленькое удовольствие. Даже сквозь тканевые бинты я чувствовал тепло и электричество, текущие между нами. Я задавался вопросом, чувствовала ли она то же самое.
— О Боже, это ужасно, — ее ладони нежно обхватили мои, не просто успокаивая, но и заставляя мое сердце биться быстрее. Я не мог не сжать свою собственную хватку в ответ. -И она… она просто позволила этому случиться?
— Она позволила… — перед глазами вспыхивает каждый синяк, каждая сломанная кость, каждый раз, когда она пыталась скрыть от нас шрамы (как душевные, так и физические). Последний инцидент, вызвавший мое возмездие, был особенно ярким. Я наблюдал с лестницы, в основном скрытый перегородкой. Она плакала так тихо, как только могла, чтобы не разбудить нас наверху, забившись в угол, съежившаяся, окровавленная и избитая, после встречи с человеком, который называл себя моим отцом. Он снова был пьян, стоя перед ней со стянутым ремнем, зажатым в кулаке. Как кто-то мог принять такую сцену за любовь, было выше моего понимания. Тем не менее, это случалось почти каждый раз, когда он приходил, и она все еще приветствовала его с распростертыми объятиями каждый раз, когда он стучал в нашу дверь. Да, она позволила этому случиться, — …но я — нет.
Она крепко сжала мои руки в своих, возбужденно наклонившись ко мне.
— Скажи мне, скажи мне, что ты выбил из него все дерьмо.
Я не мог сдержать улыбку, подпитываемую как моей собственной гордостью, так и ее энтузиазмом.
— Точно.
— Вау, — она выглядела ошеломленной моим признанием, и я знал, что только что заслужил значительное уважение в ее глазах. Это было почти так же полезно, как спасение моей семьи от этого ужасного тирана так давно. — Ты избил своего отца. Я имею в виду, это действительно ужасно…что случилось. Но, ух ты. Ты действительно бог.
Я был так растерян от ощущения ее одобрения, что был уверен, что ослышался ее последних слов.
— Что?
— Э-э, ничего. Сколько тебе было лет?
Я мог сказать, что она пыталась сменить тему, но я позволил ей это, так как она не могла по-настоящему назвать меня богом… верно?
— Тринадцать.
У нее действительно отвисла челюсть.
— Ты избил своего отца, когда тебе было тринадцать?
— Это было не так уж сложно, — ответил я, как будто тщетно отмахивался от очевидного восхищения. Какого черта я веду себя как влюбленный мальчик, хвастающийся своей пассии? Я старался казаться уважаемым стражем, которым я на самом деле и был. — Я был сильнее его, почти такого же роста. Я не мог позволить ему продолжать это делать. Он должен был понять, что быть королевским мороем не означает, что ты можешь делать с другими людьми все, что захочешь, даже с кровавыми шлюхами.
Она сделала паузу, позволяя себе осмыслить мои слова.
— Мне жаль.
— Все в порядке, — и так оно и было на самом деле. Моя домашняя жизнь стала намного лучше после того, как мы перестали жить в постоянном страхе перед моим отцом.
— Вот почему ты так расстроился из-за Джесси, не так ли? Он был еще одним членом королевской семьи, пытающимся воспользоваться девушкой-дампиром.
Мое дыхание стало тяжелым в груди. Да, это было одной из причин, почему я был так расстроен. Я не хотела видеть, как она закончит, как моя мать, как и многие другие девушки-дампиры, которых я знал. Она была слишком хороша для такой судьбы. Но так или иначе, это было более личное, чем это. Я чувствовал ответственность за нее, не только как наставник, даже не просто как друг, но как нечто большее… что-то, что я боялся по-настоящему определить. Мои собственные мысли путались, когда я пытался объяснить свои действия той ночью.
— Я расстроился из-за этого по многим причинам. В конце концов, ты нарушила правила, и… — я остановился. Оправдания казались жалкими даже мне самому. Хотя они, возможно, были в какой-то степени правдивы, они и близко не подошли к истинной причине… той, которую даже я сам не мог понять.
Поэтому вместо этого мы просто смотрели друг на друга, сплетя пальцы между собой и тихо произнося незнакомые слова. Время, казалось, застыло, пока на ее лице не появилась легкая хмурость, и она не посмотрела вниз на свои ноги.
Ее слова были едва слышны, как шепот.
— Я знаю, ты слышал, что люди говорят, что я…
— Я знаю, что это неправда, — я оборвал ее, надеясь наконец-то дать хоть какую-то уверенность посреди вопросительных взглядов, с которыми она жила уже несколько дней.
Однако она усомнилась в моей уверенности:
— Да, но как ты…
— Потому что я знаю тебя, — твердо ответил я, притягивая ее руки немного ближе к себе. — Я знаю твой характер. Я знаю, что ты будешь отличным стражем.
На этот раз слезы, навернувшиеся ей на глаза, были не от стыда или боли, а от облегчения. Я снова боролся с непреодолимым желанием поцеловать ее, но, к счастью, она заговорила до того, как я проиграл битву с самим собой.
— Я рада, что кто-то в меня верит. Все остальные считают меня совершенно безответственной.
К сожалению, она не была полностью неправа. В кампусе было много людей, которые рассчитывали на нее или даже делали ставки против нее. Но те из нас, кто имел удовольствие действительно знать Роуз, знали, что они не могли быть более неправы. Я был уверен, что однажды ее будут уважать так же, если не больше, как ее собственную мать.
— Я вижу, как ты больше беспокоишься о Лиссе, чем о себе… Нет. Ты понимаешь свои обязанности лучше, чем стражи вдвое старше. Ты сделаешь то, что должен сделать страж, чтобы добиться успеха.
Ее улыбка сказала мне, что она оценила мои слова, но ухмылка сказала, что она не смогла удержаться от легкомысленного ответа.