Севериан рвано вздохнул. Голос давно надломился – недалеко до слёз, но усилием воли заставлял продолжать:
– А потом Евсей сбежал, ослушался прямого приказа. Бросил меня. В ту ночь мир мой рухнул, детский наивный мир, где я ещё верил и мечтал. Отец едва не убил меня и маму, всех кто попал под руку. Но опомнился быстро, вспомнил, что сына у него два. Может, лучше было и правда умереть, чем терпеть всё это? Зато Евсей счастлив и свободен, ушёл к неключам и теперь рисует там свои картины. Да только отец медленно его убивает. В праве главы рода подчинять потомков, а те, кто пойдут против – медленно зачахнут и породнятся с землёй. Даже закон на его стороне, и как всё исправить, я уже просто не понимаю!
Наконец, выговорившись и отведя душу, он примолк. Видно, всё это долго копилось внутри, гложило, а сейчас вылилось единым потоком. И даже близким не получалось открыться полностью, а ей, почти незнакомке, оказалось проще. Элина сама будто погрузилась в весь тот ужас, что ему довелось пережить, и до сих пор приходилось. Каждый ведёт свою борьбу.
Лишь бы не потерять обретённое доверие, до того хрупкое и пугливое, она решила выменять тайну на тайну, откровение на откровение. Так её учили в детстве – за всё нужно платить.
– Хотела бы я сказать, что не понимаю, о чём ты. Хотя мои родители и не сравнятся с твоими. Они не из элиты или какого дворянского рода – обычные работяги, поймавшие успех и заработавшие миллионы. Но именно поэтому всеми силами стараются пустить людям пыль в глаза, а я для них самый главный подопытный кролик.
Элина обернулась и встретилась взглядом с Северианом. Тот повернулся на бок и слушал так внимательно, как ни один ребёнок любимую сказку.
– Когда была маленькой, мама считала меня за красивенькую куклу. Знаешь, когда можно примерять платья и делать причёски, похвастаться подружкам, а потом закинуть на дальнюю полку. Над кроватью сколько себя помню висел список с запретами. Нельзя перечить родителям, нельзя вести себя плохо, нельзя бездельничать, нельзя кричать и злиться. Если плакала, меня запирали в комнате, если жаловались учителя – папа брался за ремень. Наверно, когда-то я этого боялась, но сейчас уже привыкла. Они хотели вылепить свою мечту, но чем старше я становилось, тем больше не соответствовала. Я не умная и не гений, от химии с биологией только болит голова, я не красавица и не актриса, завалила все кастинги какие только можно. Я – это просто я.
Щеки болели от притворной улыбки – её лучшего щита. Крутя кольцо на пальце, она боялась продолжать, и всё же заставила себя:
– Но зачем-то мне всегда хотелось им угодить, прыгнуть выше головы, доказать что-то. Может, думала, что смогу получить хоть каплю любви? Но сделала только хуже – лишилась самого дорогого. У меня был друг, один настоящий друг за всю жизнь – Женя. Он играл в группе басистом, подрабатывал в кафе и совсем не думал о будущем. Родители сразу пытались запретить нам общаться. До этого их ничего не волновало, но стоило только кому-то проявить ко мне доброту – надо всё испортить! А я…Я не лучше. В ночь, когда Жени не стало, я не брала трубку. Мы встречали деловых партнёров и делали вид идеальной семьи. Если бы только я сбежала, если бы ответила, кто знает… Мне столько надо было сказать ему. Вот бы увидеться с ним ещё раз, всего на минуточку, и не мяться больше, не бояться, что подумает.
Осталось последнее. Самое глупое и стыдно. Элина вскинула левую руку вверх и задрала рукав кофты.
– Эти шрамы, ты их заметил, я знаю. Они старые, от злости и беспомощности. Но Женя отучил меня, и пусть сорвалась один раз, всего один раз, когда его не стало – до того ритуала, клянусь, я этого не делала.
Севериан протянул ладонь и осторожно обхватил запястье. Большим пальцем провёл по самому старому и самому серьёзному шраму – именно тогда родители нашли её. Им, как всегда, не было дела.
Теперь оба смотрели друг на друга иначе: приобщённые откровениями и новой близостью. Оказывается, за неприступным фасадом, скрывался живой чувствующий человек. Элина искренне улыбнулась. Кто знал, что Севериан мог быть таким? Наедине он менялся.
– Знаешь, то, что произошло на озере…
Но от одного упоминание его скривило:
– Не порти момент!
– Но…
– Давай забудем хотя бы сегодня.
Она хотела возразить, однако, увидела насколько уставшим и сонным тот был. Русые пряди непривычно обрамляли лицо, и Элина буквально чувствовала, как руки чешутся заправить их. Непонятное странное желание, заставило отдёрнуть ладони и спрятать под коленками, лишь бы не натворить глупостей. Смешинки во взгляде Севериана разгорелись сильнее.
– Хорошо, что ты здесь, – пробормотал он, прежде чем покориться теплу и безопасности.
Элина ещё долго наблюдала за безмятежным лицом, за высоко вздымавшейся грудью, и как никогда захотела поверить в Богов и помолиться им: «Пусть у него всё будет хорошо».
Когда Аделина вернулась, двое уже крепко спали.
Глава 13. «Трусливый подвиг»
В среду выпал снег. Первый и от того такой долгожданный. И пусть за окном ноябрь, это прибавляло радости.
На сегодня оставалось ещё два урока у Григория Марковича. После литературных дебатов на тему: «Был ли Печорин достойным человеком» и неожиданного диктанта по русскому языку, все восприняли уроки любви к себе как заслуженную передышку.
– Сегодня мы затронем два знакомых всем чувства: любовь и ненависть. Полные противоположности, верно? Тем не менее очень важные для целостности личности. На свете просто не существует человека, кто любил бы всё вокруг или наоборот ненавидел. Хотя найдутся некоторые, что будут утверждать: «Нет, нет, я миролюбец, я принимаю всех и вся какими те есть». Но попахивает, правда? Попахивает наглой ложью и большими проблемами, ведь создали для себя кучу запретов и не дают спокойно жить. Мы с вами такими ни за что не будем. Давайте поделимся тем, что каждый ненавидит вот прямо до дрожи. Никого не осуждаем, помним? Я начну первым. Не буду говорить про Канцелярию и учительскую бумажную волокиту – эти вещи должны исчезнуть с лица земли навсегда, вы и так знаете! Вместо этого скажу вот что: я ненавижу скучных людей, без искорок, таких как Артемий Трофимыч, забывший всякие страсти и мечты; ненавижу красный цвет и павлиньи перья для шляп; ненавижу эти семь минут перед сном, когда проживаешь весь день заново! Это простые вещи, обыденные, но они тоже часть меня. Я не могу перестроиться и любить их, но и не говорю, что если что-то меня бесит, то и других должно. Все мы разные, и вкусы у нас разные. Мы – это мы, какими бы ни были. Но теперь давайте вы. С первого ряда и до конца.
Один за другим ребята следовали примеру Григория Марковича. Тот лишь кивал, хвалил и никак не комментировал предметы их ненависти.
– Ненавижу ситуации, в которых ничего не могу сделать и никак помочь. Ненавижу тучи и грозы, сыпучие тени, острую еду, муравьёв и складки на одежде. А ещё закостенелость и консервативность Трёх Орденов, а Канцелярии особенно, – сказала Аделина.
– Ненавижу опаздывающих и тех, кто подрывает дисциплину, слетающие сроки и изменения в планах, старые пьесы в репертуаре и бездарных актёров. Ненавижу исправлять за других ошибки. Согласовывать декорации и бегать перед Виолеттой Демидовной, лишь бы не лишиться места и ставить то, что нравиться ей, а не мне, – Аврелий выложил подноготную театралов как на духу.
– Не люблю правила и запреты, чужие указы: что мне делать и как. Сплетников, подлиз, тех, кто только и думает о себе и наживе. Критиков, открывающих рот лишь бы поспорить, а не понять искусство. Девчонок, кричащих под моими окнами и оставляющих подарки и письма под дверью…Отстаньте уже, неясно что ли с первого раза! – учителю пришлось останавливать распалившегося Измагарда, что вскочил из-за парты.