Мы видим на примере Н., что у застревающих личностей также может развиться ипохондрический симптомокомплекс. В первую очередь он боролся за свои права, но параллельно шла борьба и за излечение недуга, который был плодом его фантазии.
Как показывает следующий случай, развитие заболевания может проходить и в чисто ипохондрических формах.
Герберт П., 1919 г. рожд., по профессии кочегар на заводе. В детстве ничем примечателен не был. Работал на земельном участке отца. Кочегаром работает с 1946 г., женился в 1958 г., двое детей – 8 и 5 лет.
На производстве постоянно восставал против ущемления в правах как его самого, так и товарищей. Очень легко уязвим. Когда чувствует себя задетым, становится возбужденным, импульсивным: «Я кому угодно в глаза скажу, что думаю». Но в то же время П. честолюбив, не прочь превзойти любого трудовыми показателями. В общем на работе к нему относятся хорошо, ценят за хорошую работу, а зная его обидчивость, щадят его.
В нашей клинике П. появился в 1960 г., вел себя сначала весьма самоуверенно, но в то же время проявлял подозрительность.
Предложил нам целый список своих жалоб, на основании которых мы определили его как сенестоипохондрика: в правой верхней половине живота сильная давящая боль, при лежании отдает в спину; в прохладную погоду – колющая боль в крестце; головная боль, ригидность затылка; колющая боль в сердце, пульс учащен, усиленное сердцебиение. Жалуется на озноб, старается «утепляться» и с этой целью носит на животе кроличью шкурку. Даже при незначительном напряжении его бросает в пот. Многого не может есть – «усиливается боль в печени». Жалуется на ощущение, будто «все в кишках мертвое».
Болезнь П. началась в декабре 1957 г. Жена его в то время болела инфекционной желтухой, 2,5 месяца пролежала в больнице. Примерно через педелю после начала болезни жены П., поев свинины, почувствовал, «будто внутри что-то лопнуло». Боль не прекращалась, исчез аппетит, ощущалось «набухание печени». Жена настаивала на консультации у врача, говорила, что печень «сначала затвердеет, а потом будет рак». Врач при обследовании ничего в печени не нашел, боль объяснил заболеванием желудка. Лечение успеха не дало. В 1958 г. врач в очередной больнице все «свалил» на печень, а желудок признал здоровым. При выписке из этой больницы П. был в еще более тяжелом состоянии, чем при поступлении. В этом же году умер от желтухи его бывший сосед по палате. Теперь П. начинает соблюдать строжайшую диету; он продолжает работать, но очень быстро устает, часто вынужден садиться, чтобы отдохнуть. В 1959 г. наступило незначительное облегчение, но потом снова боль возобновилась с прежней силой. Теперь она концентрировалась не в области печени, а распространялась по всему животу, грудной клетке, вплоть до головы. Снова П. госпитализируют, снова не устанавливают причины заболевания, снова улучшения нет. Однако теперь было окончательно установлено нервное происхождение заболевания, и П. направили к нам для прохождения курса психотерапевтического лечения.
В начале лечения П. был настроен весьма скептически. Он не верил, что к его болезни можно найти «подход» со стороны психической. Когда мы, применяя нагрузочную терапию, предложили ему помочь перенести шкаф, он тут же решил, что надорвался, лег на койку, не хотел вставать, отказался участвовать в спортивных упражнениях. Снова последовали длительные беседы. П. постепенно становился благоразумнее и даже согласился снять с живота кроличью шкурку, с которой не расставался и в стационаре. В течение нескольких дней после этого он жаловался на «озноб в животе». Скепсис П. пришлось преодолевать долго, но постепенно он стал принимать участие и в играх, заниматься спортом, – видимо, осознал, что лечение приносит ему пользу.
В момент выписки П. (через 8 недель после поступления) мы не отметили почти никаких жалоб. Дополнительно ему был назначен амбулаторный курс лечения, который и привел к окончательному выздоровлению. Теперь наш обследуемый вот уже несколько лет работает, время от времени появляется у нас на приеме. В 1967 г., в возрасте 48 лет, он начал посещать курсы усовершенствования, желая приобрести более высокую квалификацию: «Не хочу отставать профессионально».
Это пример типичной застревающей личности, которую в силу неблагоприятного стечения обстоятельств преследовал все возрастающий страх. Результатом его оказалось ощущение множественных телесных недомоганий. Во время лечения параноический компонент в развитии заболевания не мог не броситься в глаза, ясно обозначились черты застревающего характера. Вначале П. был крайне недоверчив к врачам, с озлоблением заявлял, что он сам лучше всех разбирается в своей болезни. Упорно сопротивлялся лечению. Но когда благоразумие одержало верх, он сам активно включился в лечение. Последний момент также характерен для застревающих акцентуированных личностей. Если уж они убедились в правильности назначенного лечения, то преследуют поставленную цель так же четко, с такой же последовательностью, как это вообще свойственно их натуре. В своеобразном стремлении быть образцовым в борьбе за здоровье сказывается честолюбие этих больных. Как только П. выздоровел, он так же целеустремленно снова включился в жизнь, в труд, взял на себя дополнительную нагрузку, чтобы не отставать профессионально. У нас нет оснований отнести его к психопатам, но он, несомненно, является акцентуированной личностью.
Итак, отец одного из вышеописанных обследуемых был «фанатиком справедливости», среди родственников другого был религиозный сектант, что опять-таки наводит на мысль о параноической структуре личности. Основываясь на этих фактах, можно высказать предположение, что соответствующие черты характера являются наследственными. С другой стороны, встает вопрос: не послужили ли поведение отца, его моральный облик образцом для сына? Подобный случай невроза навязчивых состояний нами описан выше – речь идет о матери и сыне. Во всяком случае, такая черта, как застревание, распознается уже в детском возрасте.
В нашем детском отделении мы наблюдали много маленьких обследуемых застревающего типа. Иногда эти черты у детей проявляются очень ярко. Но если они ведут в конечном итоге к патологическим явлениям, то чаще всего это результат неправильного воспитания. Особенно часто плачевные последствия дает «маятниковое» воспитание, как я предлагаю его назвать. Оно заключается в постоянных колебаниях между преувеличенной строгостью и мягким, ласковым обращением. Это и служит почвой для тех самых колебаний, которые ведут к параноическому аффекту. Ребенка обрекают на постоянные метания между исполнением его желаний и наложением на них запрета, в конце концов у него вырабатывается враждебное отношение к тому из воспитателей, который в его детском мире представляет строгость. Если один и тот же воспитатель «качается», подобно маятнику, между теми и другими мероприятиями, то у ребенка возникает чувство, подобное вышеописанной ненависти-любви, т. е. к этому взрослому проявляются и большая привязанность, и одновременно озлобленная замкнутость.
Взрослые люди в процессе своей «борьбы» с окружением часто создают сами себе обстановку «раскачивания» между успехом и провалами. Дети, конечно, не способны на подобную активность; естественно, что они, в основном, подчиняются влиянию взрослых, поэтому и «раскачивание» их приходит извне. Ниже описана маленькая девочка, у которой параноический аффект возник как из-за акцентуации застревающих черт характера, так и вследствие «маятникового» воспитания.
Ева Э., 7 лет, поступила в наше детское психиатрическое отделение. Отец – целеустремленный, честолюбивый человек, из-за напряженной работы воспитанию детей не уделяет никакого внимания. Мать – работник торговли, но не работает по специальности, так как целиком посвятила себя воспитанию троих детей и домашнему хозяйству. Восьмилетняя сестра Евы прилежна, добросовестна; трехлетний братик – очень живой ребенок.