и вновь губам, коснувшись губ,
гореть кармином.
Рукам – ласкать,
минутам – течь
рекой неспешной,
словам – принять иную речь,
как неизбежность.
Мир спит под снежным серебром,
а мы друг в друге не умрём.
И будет утро
И будет утро.
В нём – застывший свет,
едва живой от заморозков ранних,
и в этом свете – сад в оконной раме,
и первый иней в жухнущей траве,
и тропка, уходящая за край
открывшейся случайно перспективы;
инжир и груши,
яблони и сливы,
беседка,
покосившийся сарай,
похожий на нахохленную птицу –
промокшую, нестайную, ничью;
бездомный кот,
крадущийся к жилью,
и серый кот,
снимающий со спицы
вязь пёстрых петель за моей спиной.
Я буду зябнуть, но смотреть в окно
на хмарь, с которой несовместно дно,
на то, как суетлив соседский Ной
в своём стремленье всё успеть до срока.
И будет дождь.
И вымокнут узлы,
и люди станут торопливо злы,
и патриарх, моргнув сорочьим оком,
взметнёт нелепо полами плаща
и кинется встречать, носить, считать:
сундук отца,
тюфяк его,
кровать…
Собьётся.
Снова.
Плюнет сгоряча.
А после,
бросив скорбный неликвид,
уйдут и Ной,
и первый сын,
и братья.
И я уйду.
Уйду в твои объятья
и в малое бессмертие любви.
И как из темноты не изъять свет
И как из темноты не изъять свет,
и как из тишины не извлечь звук,
так и от бытия не отделить смерть,
поскольку бытия, как и смерти, нет.
Есть влажная глина, гончарный круг,
мерное вращение, нога на педали,
рука, вспорхнувшая на плечо,
любящий взгляд, и едва ли
нужно что-либо ещё…
Разве что тихий вечер, горчинка винная
в глиняной кружке, сыр со слезой,
новая книга, прочтённая наполовину, и
ходики, ухающие совой,
мотыльки, принимающие свечение,
ночь, и над ночью огни –
плавно текущие над головой
реки небесные, звёздные ильмени,
и новый сосуд, ждущий одушевления.
Вдохни…
И даже если ты научишься пить 'узо
И даже если ты научишься пить 'узо,
не умаляя водой,
не унижая льдом терпкого вкуса,
как пьёт его этот никогда не спешащий грек,
везучий, в общем-то, человек,
по праву рождения черпающий из временных рек
годы, лишённые суеты,
так вот,
даже если искусству жизни случайно научишься ты,
а после, на исходе почти что вечного дня,
уловив ритм одного на двоих дыхания, научишь меня
единению, наполняющему постепенно, как ручьями растёт поток
(да, я ещё не решила, будешь ли ты нежен или немного жесток…),
нам всё равно не хватит каких-то пяти минут.
Чтобы постигнуть главное — нужно родиться тут,
на стыке высокого неба и моря, солёного солоней,
на берегах которого и сейчас ещё плачет о сыне неутешный Эгей.
Только тогда время будет ласкаться к твоим рукам,
стекая с пальцев покорной водой,
и ты возьмёшь её сам
столько,
сколько понадобится для постижения житейского смысла,
гармоничного, как пифагоровы числа,
простого, как хлеб, погружаемый в масло оливы:
есть только ты,
мир
и бесконечные воды времени в тихом морском заливе.
_________
Узо– алкогольный напиток, производимый и распространяемый повсеместно в Греции и Турции, (где он известен под названием Раки). Его также можно сравнить с абсентом, французским Перно. По вкусу напоминающий ципуро (виноградная водка). Это дистиллят смеси этилового спирта и различных ароматических трав, среди которых всегда присутствует анис.
Видишь ли, если двое…
Видишь ли, если двое делают одно и то же,
открывая друг друга губами,
несущими осторожную ласку
доверчиво обнажившейся коже,
в обособленном мире, где к настроению чуток свет,
в общую единицу времени, которого нет,
и которое всё и всех подытожит
(но это позже, пожалуйста, много позже);
и, вполне допускаю, им даже неведом страх,
поскольку пальцы их сплетены в "замок"
или теряются в спутанных шёлковых волосах –
они не едины.
Да и вряд ли бы кто-то смог
увенчать равенством вожделение женщины и мужчины.
Смотри.
Вот она, женщина, перед тобой.
Кого же ты видишь… ну, допустим, Адам?
Дар божий?
Проклятие?
Источник жажды неутолимой,
пробуждающий в тебе зверя, рычащего "не отдам",
в момент острейшего наслаждения перехода силы
от тебя – ко мне, от меня – к тебе?
Объясняй меня:
порывом свободного ветра, взметнувшего штору, игрой огня –
этим вот малым пламенем, танцующем на фитиле свечи,
стихами, таящимися в твоих зрачках, – или молчи…
Молчи.
Не спрашивай, что я чувствую – не отвечу.
Ласки не вечны, жар быстротечен, холоден вечер.
Мир сотворён и безлюден, застелен кипенно-белым,
и щедрые боги уходят в иные пределы –
бесследно, как это присуще ненужным богам.
Видишь ли… ну, допустим, Адам,
если двое делают одно и то же:
отпускают момент, который обоими по-разному прожит,
и прощаются осторожно, боясь обронить
лишнее слово, способное всё изменить –
именно в этом моменте они едины, похоже…
Ладонь к ладони
Ладонь к ладони стремится…
Согреться хочется,
но не жду, чтобы ты объял моё одиночество –
в нём так много звёзд и меня,
что два мира ты просто не вынесешь,
будь хоть трижды Атлант…
Талант любить рождается с человеком,
но поиски самой чистой воды и вхождения в новые реки
отбирают это тепло.
Впрочем, прошлое утекло туда,
где время неспешно,
где темна вода,
где беда, помноженная на беду,
бормочет в сумеречном бреду
нескончаемые молитвы.
Хвала Оккамовой бритве – я отсекаю лишнее.
Прошлое – прошлому,
пусть само хоронит своих мертвецов.
Ладонь – к ладони.
Не нужно слов,
если есть губы, знающие секрет
продолжительного поцелуя.
Полутьма, царящая в мире малом, волнует,
но свет с тобой,
свет во мне…
В тишине говорят руки, отвечают тела.
Действительность, отражённая в зеркалах,
возвращается чудом,
в котором я всегда буду
потенциальным открытием.
Будущее прядётся нитями
неутомимых парок,