--Да.
— Почему?
--Проверить себя еще раз.
--Сверхчеловек, — расшифровал для себя ванинский ответ Кареев. И добавил: — Хотите совет на будущее, Володя?
— Слушаю вас, Валентин Николаевич.
— Когда вы в «двойке» и при галстуке, не следует надевать сандалии. Впрочем, там-то это как раз и не обязательно.
— Спасибо за совет, Валентин Николаевич, — негромко поблагодарил Кареева Ванин.
— Непосредственно реагируете, Ванин. Чувствуется обида, злость, недоброжелательство. Учтите на будущее.
— Учту, — добродушно рассмеялся Ванин.
— Уже ничего, — Кареев вновь разлил водку по рюмкам и поднял свою. — За удачу, Володя!
...Ушел в ночное небо темный, еле различимый самолет...
...Распахнулся после затяжного прыжка над тихой поляной парашют...
...Который был быстро и умело закопан и замаскирован...
...Остановилась перед голосовавшим камуфлированная полуторка.
...Посмотрел у КПП документы старший наряда...
И лейтенант Ванин оказался в Москве. В видавшей виды, но ладно сидящей форме, в фуражке, вольно сдвинутой на затылок, он, подобно всем фронтовикам, среди войны попадавшим в столицу, с умилением и восхищением осматривал Москву.
У метро «Маяковская» он, зазевавшись, столкнулся с иностранцем.
Было это 10 мая 1943 года. Шикарный иностранец (американец, наверное: усики, широкополая шляпа, галстук-бабочка и хороший серый костюм) милой улыбкой и вежливым поклоном извинился, стремительно проник в метро станция «Маяковская», а потом обнаружился у станции «Аэропорт».
Иностранец прошел по Инвалидной улице до Красноармейской и свернул в Кочновский переулок, Пересек палисад, без стука распахнул дверь дореволюционной дачи и сказал гражданину без руки, который пил чай на веранде:
— Здравствуй, Вася!
— Здравствуй, Егор. Садись чай пил.
Иностранец Егор кинул шляпу на продавленный диван, уселся на шаткий плетеный стул.
— Спасибо. Как живешь-можешь?
— Понадобился наконец-то, с удовлетворением отметил Василий и ответил: Твоими молитвами. Только, я понимаю, ты в своих молитвах про меня забывать стал.
Егор налил себе покрепче из заварного чайника, отхлебнул, сощурился от удовольствия:
— Откуда индийский достаешь?
— Секрет фирмы. Не томи, Егор. Застоялся я без дела. После Харбина сколько прошло? Шесть? Семь?
— Теперь будет не Харбин, Вася, не белогвардейская самодеятельность. Здесь высокие профессионалы. Абвер, гестапо.
— Когда идем?
— Скоро.
— Группой? По одиночке?
— Сначала группой. Потом ты один.
— Группа-то какая?
— Золотые ребята.
— Сколько их, золотых?
— С тобой — четверо. Один вопрос, Вася. С парашютом прыгнуть можешь?
— Попробую.
Егор встал, подошел к дивану, взял шляпу.
Послезавтра начало подготовки. Завтра вечером за тобой заедут. Ну, я двинул.
— Некогда?
— Ага.
--Опять все по минутам рассчитал?
--А как же иначе?
Вновь чуть справа и ощутимо внизу была площадь Воровского. Теплее, что ли стало, но заходили по московским тротуарам люди,замелькал народ. Генерал (сегодня он был а штатском) одобрительно посмотрел через стекло на все на это и повернулся к Егору.
— Это не просто новый переправочный пункт, Жора. Это база доводки, ювелирной шлифовки агентуры, агентуры чрезвычайно квалифицированной и многочисленной. Она им необходима именно в это лето и именно там, где они этим летом собираются нанести удар, которым хотят отыграться за Сталинград. Представляешь, что готовят?
— Орловско-Курский выступ? — поинтересовался Егор.
--Вероятнее всего. Но это тоже следует проверить в архиве базы. По маршрутам агентуры. Итак, архив, Жора, ты должен взять этот архив. В нем личные дела агентов, приметы, клички и — самое главное — маршруты. Как ты понимаешь, на удар немцев готовится наш контрудар, и вот об этой подготовке немцы не должны знать. Мы обязаны взять там всю агентурную сеть.
Егор слышал это явно не в первый раз, и поэтому вступил в разговор вопросом о конкретном.
— Еще раз охрану проверяли?
— Да. Исключительная, я бы даже сказал монументальная... Две обширные зоны...
— А точно — две? — перебил Егор.
— Вот это точно. В первую вошли, а на второй — нарвались.
— И много парней положили?
— Двоих.
— Профессионалы?
— Опытные партизаны.
— Что же вы так? — сморщившись, как от зубной боли, горестно осведомился Егор.
— А как? — угрожающим вопросом ответил генерал.
— А так: каждый должен заниматься своим делом, Виталий Андреевич. Партизан — партизанить, разведчик — производить разведку. Сколько людей зря кладем из-за того, что дилетанты!
— Где я столько профессиональных разведчиков возьму?
Егор помолчал, потом заговорил о другом:
— Итак, Вирт, Бауэр, Кареев.
— Для тебя скорее порядок таков: Бауэр, Кареев,Вирт.
— Что нового о Карееве?
— Враг. Настоящий враг. Умен, опытен, зол.
— Тогда так: Кареев, Бауэр, Вирт.
— Ну, как хочешь. Теперь о твоей группе. Почему радистка, а не радист?
— Потому что радист — всегда баба.
— А радистка?
— А радистка — человек. При ней мужики мужиками будут.
— Всех их знаешь?
— Вес о них знаю.
— И последнее, Жора. Может, Васю не возьмешь, побережешь?
— Нужен, — твердо сказал Егор и встал. Что у меня будет на последний рывок?
— Особый партизанский отряд государственной безопасности.
Она плыла хорошим спокойным кролем по тихой, совершенно тихой глади воды, которая бывает только очень ранним погожим утром. Она плыла к берегу, и берег водохранилища столь же спокойно приближался к ней. Все ближе малый песчаный обрыв, уютная старинная усадебка над ним, и над усадебкой высокие сосны.
Она постепенно являлась из воды, явилась, стянула с головы резиновую шапочку, тряхнула слегка подмокшими кудряшками. В старенькой купальне она переоделась в цветастое платье и, не торопясь (она все делала не торопясь), поднялась по деревянной лестнице к дому. Там, в миниатюрном бельведере, уже почти не дымя, давно кипел самовар.
Она сняла трубу, прикрыла жар конфоркой и понесла самовар в дом. Прошла через анфиладу комнат и, выйдя на открытую террасу, водрузила самовар на стол. Залив кривой самоварной струей кипяток в заварной чайник и еще раз оглядев дело рук своих — готовый на четырех персон завтрак, — она громко объявила на весь дом:
— Семейка, завтрак готов! Прошу к столу!
Гремя сапогами, они почти строем спустились по деревянной полукруглой лестнице. Все трое — коротко стрижены, чисто выбриты, все трое — в военной форме без погон и знаков отличия.
--Доброе утро! — сказала им она.
--Здравствуй! — ответил Егор Иванович.
-- Здравствуйте, Маша! — улыбнулся Альберт.
--Здравия желаю, товарищ младший лейтенант! — приветствовал ее однорукий Василий.
Маша глянула на него, усмехнулась:
--Почему же так официально, дядя Вася?
--Потому как ты старше меня по званию, — ответил Василий и первым отодвинул от стола легкий венский стул.
Весело посмеявшись, Егор Иванович догадался:
— Завидует!
--A ты бы помолчал, Егор! — обиженно прикрикнул на него Василий.
Расселись, принялись за еду. Маша смотрела, как небрежно и точно кинув салфетку на колени, ест Егор.
— Так говорите, Егор Иванович, что вы из плебеев?
— Это ты в связи с тем, как я, крестьянин, с ножом и вилкой управляюсь? — Егор пресекал с полуслова. — Дурная привычка. Довольно долго приходилось прикидываться нe тем, что я есть на самом деле. Вот и привык.
Где же вы привыкли?
--А-а, неинтересно!
— Секрет?
— Почему же.
— Тогда — где?
— В Белостоке, Варшаве, Харбине, Мадриде.
— Ну, и как там? — незамедлительно спросил Альберт.
— Там — всяко. А здесь — хорошо! — Егор, отвлекшись от тарелки, смотрел на качавшиеся верхушки сосен.