– Останавливайтесь, кажется, что-то нашли, – обратился он к капитану.
– Стоп машина! – мгновенно скомандовал тот. Через несколько минут за борт спустили сигарообразный, напоминающий торпеду футляр глубоководной телекамеры. Прозрачные голубые волны поглотили прибор, темный силуэт постепенно размывался и наконец исчез, только тонкая линия натянутого троса указывала направление погружения.
В пятидесяти метрах от поверхности на передней части «торпеды» зажегся один из четырех окружающих кварцевый круг иллюминатора прожекторов. Остальные вспыхивали поочередно, по мере сгущения тьмы подводного царства, чтобы гарантированно обеспечить качественную съемку. Достигнув заданной отметки, «торпеда» включила двигатели и, рыская из стороны в сторону, насколько позволял специально вытравленный трос, приступила к поиску. Пучок световых лучей выхватывал из мрака то холмики донных отложений, то причудливой формы камни, то обломки скал...
Наверху, приникнув к экрану монитора, оператор нервно управлял телекамерой. Застыв за его спиной, вглядывались в нечеткое изображение контрразведчик и командир судна. Никто не знал, что они увидят через несколько минут, и это незнание обостряло напряженность ожидания. К тому же обнаружить изменение магнитного поля гораздо легче, чем найти конкретный физический объект предельно малых размеров. Поверхностные и донные течения смещали как плавучую лабораторию, так и телекамеру, трос ограничивал подвижность последней, почти двухсотметровая водная толща искажала поступающие с поверхности команды. Лицо оператора покрылось крупными каплями пота.
– Не туда, правее... – шептал он сквозь стиснутые зубы. – Теперь чуть назад...
– Вот оно! – вырвалось одновременно у стоящих за его спиной людей.
Среди неровных очертаний природных образований счетверенный луч выхватил на миг четкий силуэт металлического предмета, который тут же скрылся за краем экрана.
– Давай назад! – машинально скомандовал капитан. Контрразведчик лишь досадливо поморщился, а оператор выругался сквозь зубы, устремившись всем своим существом в глубину, чтобы развернуть кварцевый глаз в нужном направлении. И это ему удалось. Предмет вновь вплыл в центр монитора, прожектора ярко осветили покрытый заклепками стальной корпус, прозрачную полусферу рубки, мертво обвисший руль глубины...
– Что это? – выдохнул контрразведчик.
– «Лодка-малютка», – со знанием дела пояснил капитан. – Групповой носитель для подводных диверсантов. И тут же коротко приказал оператору:
– Ну-ка, загляни вовнутрь!
Прозрачная полусфера надвинулась на экран, оператор дал максимальное увеличение, ощупывая световыми лучами тесное пространство рубки.
– Там мертвец!
Действительно, у пульта управления скорчилось на полу безжизненное человеческое тело.
Во влажной сырой темноте, на глубине семидесяти метров, под асфальтом огромного города чутко дремало ядерное взрывное устройство, размещенное в корпусе экспериментального подземохода, который и доставил его в «точку инициирования». Даже ограниченной мощности взрыва здесь хватило бы для сдвига подземных пластов и полного разрушения объекта, расположенного в пятнадцати километрах к северо-востоку и являющегося гордостью и символом одной из крупнейших столиц мира – Московского Кремля.
Одна мысль о вероятности такого катаклизма могла свести с ума коменданта Кремля, начальника Главного управления охраны генерал-лейтенанта Борецкова и начальника Службы безопасности Президента генерал-майора Коржова. Продуманная блокировка важнейшего охраняемого объекта на поверхности, с воздуха и под землей полностью исключала приближение к нему любых диверсантов и террористов. Но о возможностях сейсмического оружия и о «сюрпризе» Верлинова генералы не знали.
Подземоход с ядерным зарядом находился в шахте, начинающейся в одном из многочисленных туннелей спецкоммуникаций Москвы, обслуживаемых в свое время одиннадцатым отделом КГБ СССР. Вход в шахту был забетонирован, покрылся пылью, и отыскать его в сотнях километров спецтуннелей не смог бы весь штат Управления по безопасности специальных технических объектов во главе с полковником Дроновым. Лишь организаторы закладки заряда Верлинов и Данилов да неизвестные исполнители знали это место. Но генерал и начальник института умерли, исполнителей Дронов усиленно разыскивал, хотя сами по себе они вряд ли представляли какую-нибудь опасность.
Неоценимую роль в обезвреживании заряда могла оказать координатная сетка точек инициирования, но Дронов знал, что она находится в затонувшей у греческих берегов сверхмалой подводной лодке вместе с телом самого Верлинова.
Полковник ошибался. Валерий Антонович Верлинов был жив и пребывал в добром здравии, если не считать моральных переживаний, именуемых на старомодном, давно вышедшем из обращения языке «угрызениями совести». Ему снились вырвавшиеся из специального подводного пистолета шестигранные стрелки, пронзившие тела старшего матроса Тимофеева и старшины второй статьи Прокопенко, мучали виденья искаженного лица мичмана Крутакова, которого он отправил в морскую пучину, выведя из строя руль глубины СПЛ...
Конечно, это была самооборона, он просто хотел уйти и не собирался отнимать чьи-либо жизни, он предупреждал, чтобы его оставили в покое, и не его вина, что его не послушали... Если бы он не убил преследователей, то они убили бы его. Все это так, но у каждого своя правда. Вот и попробуй объяснить правду Верлинова родственникам Тимофеева, Прокопенко и Крутакова, для которых самой справедливой и правильной явилась бы расправа экипажа СПЛ с беглецом-генералом...
Вот уже более полугода Верлинов обитал на Миконосе – одном из островов Кикладского архипелага, в двенадцати километрах к юго-востоку от Тиноса. Здесь, на крутом северном склоне, располагалась вилла Христофора Григориадиса, внизу у отдельного причала покачивалась на волнах его белоснежная яхта «Мария». Именно на борт «Марии» подняли Верлинова вместе со скутером после трагического подводного боя.
Сейчас Верлинов сидел на застекленной веранде и, задумчиво рассматривая безбрежную морскую гладь с беспорядочно разбросанными пятнышками мелких островов, медленно покачивался в кресле-качалке. На нем был темно-серый костюм, голубая рубашка и синий галстук – точно такую одежду он носил в Москве. Он вообще был очень консервативен и, придя в этот новый для себя мир буквально голым, если не считать плавок и гидрокостюма, попытался воссоздать вокруг обстановку прежней жизни. В его спальне висел голубой домашний халат, ничем не отличавшийся от своего двойника в квартире на Ленинском проспекте; на столе лежала японская электробритва «националь» – модернизированный вариант той, которой он брился последние пятнадцать лет и которая давно нуждалась в замене. Христофор с известным трудом достал изящный «маузер аш-эс» – устаревший и значительно уступающий современным моделям, но привычный пистолет. Здесь ему ничто не угрожало, вилла хорошо охранялась, однако привычка носить оружие являлась элементом устоявшегося жизненного уклада. Он привык надеяться в конечном счете только на себя и не хотел лишаться возможности эффективной самозащиты, поэтому шестисотпятидесятиграммовая игрушка всегда висела слева на поясе в замшевой кобуре. Он любил кобуры из мягкой замши.
Если бы майор Межуев, или капитан Васильев, или полковник Дронов, или еще кто-либо из бывших подчиненных генерала могли его увидеть, они бы отметили, что он не изменился, только, может, седых волос прибавилось. Как и было заведено по давнишнему распорядку дня, Верлинов вставал около семи, выполнял силовую зарядку, пытался бегать вокруг виллы, насколько позволял горный рельеф. Рядом плескалось море, а он раньше очень любил плавать – с маской, или аквалангом, или просто так, погружая открытое лицо в прозрачную соленую воду... Но теперь на дне лежали жаждущие отмщения Тимофеев, Прокопенко и Крутаков, жадно шарящие чудовищно удлинившимися синими руками в поисках своего убийцы. И Верлинов не мог заставить себя войти в море. Это изменение не поддавалось внешнему наблюдению, Но являлось самым существенным.