Он не знает способа бороться с государственной машиной, чьим винтиком, в сущности, является. Отказываться от назначений не принято, это очень нежелательно; как бы чего дурного с отказником не случилось. Г-н Бобров не может сказать «нет».
Став частью системы, г-н Бобров отчаянно желает вырваться; более того, в ведомстве стало модным мечтать: ах, уйти бы отсюда на вольные хлеба! Он решился воплотить мечты в жизнь. Если он будет переезжать из города в город, туда-сюда, прочерчивая невообразимые кривые по железнодорожной карте, его не обнаружат, не отыщут. Занято. Нет дома. Уехал. Вне зоны действия сети. Он в Новосибирске, Юрге, Мариинске, Боготоле, Ачинске, Красноярске – дальше, глубже, вперед, вперед, в России огромное количество городов.
– Он что, с ума сошел?
Россия, может быть, некомфортна для жизни, но отлично подходит для игры в прятки; его не найдут и назначат другого; тогда он сможет вернуться. Он станет никто и заживет, наконец, свободной жизнью.
Вы, активисты, требующие свободы: не ведаете, чего алчите, ибо вы не работали чиновником; побыв в такой шкуре, вы бы изведали час блаженства, скинув ее.
Неинтересны г-ну Боброву древние соборы и собрания живописи. Великие реки и малые речки, отражение огромных снежных хребтов и зеленой тайги в глубоких водах, орел над степью, ласковые чаши озер кажутся г-ну Боброву скучными; он едет и ждет, ждет и едет, и тоскливо спрашивает у Мусечки:
– Ну, чем ты сегодня занималась?
Втайне он чувствовал себя героем. Он осмелился бросить вызов системе, чудовищной, бездушной машине! Этим вызовом стало бегство; для того, чтобы сделать ноги, тоже надо иметь мужество.
Бегство стало его протестной акцией! И он надеялся добиться ею кое-чего большего, чем демонстранты или несчастные тюремные сидельцы, ибо один взбунтовавшийся чиновник может сотворить больше сотни уличных активистов. Винтик сам вывинтился из механизма. Станет ли работать механизм без винтика?
Нет, конечно, бесспорно; он герой. Мусечка вправе им гордиться, как и вся страна: ведь он – первая ласточка свободы, думал и мечтал г-н Бобров, двигаясь неспеша между Юртами и Бирюсинском – здесь тяжелый профиль пути и поезд идет медленно и печально. Дорога тянулось по глухой тайге, связь отсутствовала, и звонок настиг г-на Боброва только в Тайшете.
– Мне очень жаль, – говорил коллега смущенно. – Мне правда очень, очень жаль. Я и сам ничего не ожидал такого. Все были уверены, что назначат тебя, а назначили меня.
Г-н Бобров почувствовал, что горло его стремительно пересыхает.
– Очень рад за тебя, старина, – выдавил он.
– Ну ничего, у тебя все еще впереди! – ободряюще воскликнул коллега. – Так что возвращайся из отпуска…
– Я же не в отпуске… – лепетал г-н Бобров. – Я же … я протестую…
– Старик, – проникновенно сказал коллега. – Да брось! Я через годик на тебя напишу такое представление, что там просто не посмеют отказать. Ну, ждем твоего возвращения!
– Спасибо! – растерянно благодарил г-н Бобров.
– И на банкете сэкономишь, – деловито закруглился коллега.
Бобров остолбенел и уставился в окно на российскую действительность. Не назначили! Столько лет безумной пахоты, без выходных, круглыми сутками: дочерей-то почти не видел, всего себя отдавал работе – и обошли, дали должность – кому? Холую! Он же бездарность, он же ленивец и глупец; все завалит. Какие все-таки кретины там, наверху! Нет, ну каково это, люди добрые – его просто ки-ну-ли!
Г-н Бобров чуть не плакал. Ему было очень горько и обидно.
В купе остро пахло маринованным чесноком.
29 апреля 2018 года, Рыбинск