– Что? Мне не нужна нянька! – заявила Акилина.
Она нахмурилась:
– Тем более... тем более Кирилл! Я... я его даже не знаю толком, знакомы мы с ним всего неделю...
Женщина, сидящая напротив, выпучила голубые глаза из орбит и поставила на стол оранжевую кружку.
– Имей в виду мам: я, конечно, люблю вас с отцом и все такое, но против вашей идеи! Если поедете, то я справлюсь и одна, мне никто не нужен! – девушка продолжала держать серьёзную гримасу и, повернувшись, укатила к себе, захлопнув за собой дверь.
Когда дверь комнаты неслась к косяку, чтобы закрыться, можно было заметить, как за окнами покрытыми изморозью, сверху вниз облачное небо посылало на землю холодные хлопья, на несколько тонов белее, чем пианино. Спустя десять минут, после сложившегося казуса, Акилина поняла, что ситуация получилась более, чем мерзкой. Слезы начали непроизвольно стекать по её щекам.
Сейчас играть не было никакого желания. Девушка дотянулась до круглой ручки, с замочной скважиной посередине. Появление в ней ключа зачастило последние два года; в основном это было, когда у Акилины случались конфликты с родителями, а случались они чуть ли не каждый день. Причины для этого были самые разные: от пробелов в учёбе до недопонимания, или подобных той, что случилась только что.
Она вернулась обратно, на кухню.
– Мам, прости меня, я не хотела обидеть тебя, просто пойми, что я хочу хоть немножечко свободы и чуть-чуть независимости, ничего большего я не прошу! – Акилина взяла в свою руку, полураскрытую ладонь мамы.
– Да я всё понимаю, просто тебе необходим уход. Вот скажи мне, что будет, когда еда закончится или лекарства?
– Не знаю...
Разговор матери с дочкой прервала трель дверного звонка.
– Вытирай крокодильи слёзы и пей чай, но он уже наверняка остыл... а я пойду, открою отцу.
Девушка успокоилась и тыльной стороной ладони вытерла слёзы.
На порог коридора сначала зашла рамка, укутанная в бежевую ткань, а затем мужчина ростом в метр девяносто, плюс-минус пару сантиметров. Он держал вещь в руках, спрятавшихся от холода под толстыми кожаными перчатками. Толстые, потому что были набиты гусиными перьями и грели прилично.
– Замёрз, дорогой? – улыбнулась жена, встречая мужа с работы.
– Брр, эт-т-то ещё мягко сказано, Алён! – произнёс мужчина с покрасневшими щеками, стянув чёрную шапку. Наружу выглянула лужайка, которая окружала лысеющую макушку.
– Раздевайся, Андрей, сейчас согреешься! Чайник вскипел совсем недавно.
Он осторожно поставил рамку у входа, поцеловал Алёну, разулся и вместе с женой, прошёл на кухню.
– Привет, Килька моя! – улыбнулся Андрей, обнял сидящую дочку за столом и, вытащив из-под стола табуретку-треногу, разместился рядом.
– Привет, пап, – Акилина допила последние глотки остывшего чая в кролике. – Что, новая картина? – она взглянула в коридор.
– Что? – Андрей посмотрел на оставленную рамку у входа. – Да, работал полторы недели.
Он, было, подорвался к рамке, как тут же его остановила жена:
– Так, – серьезно взглянула Алёна, – Андрей, пока ты не выпьешь горячий чай и не согреешься, из-за стола ни шагу!
Андрей поднял руки, подобно пойманному разбойнику:
– Тут вы хозяйки, девочки! Так что налей-ка зелёного чаю, Алён, – он сложил, поднятые руки на стол.
– Теперь можешь идти, – улыбнулась Алёна.
Андрей ринулся за прямоугольной достаточно крупной вещью в углу входа, и осторожно понёс на кухню. Алёна помогла снять бежевую, в некоторых местах измазанную всеми цветами радуги, ткань. Затем, при помощи ножа, Андрей попытался разрезать пластиковый пакет и изъять оттуда рамку, сооружённую на заказ Леонидом – приятелем по рабочему цеху художественной корпорации под названием «Тинки Pictures».
Не успело полотно выглянуть из-за задворков серого непроницаемого светом пакета, как глаза Акилины стали значительно больше... раза в два точно.
– Это... это так классно, папуль! – восхитилась девушка.
Полотно отображало разлитые по небу бордовые разводы, оставшиеся от заходящего летнего солнца, которое могло прогреть воздух до не менее тридцати пяти градусов по Цельсию. Морской прибой, играющую пузырящуюся пену; так же внимание жены и дочери обратила на себя пристань, вымощенная новенькими, после обжига, деревянными досками. С левого и правого краёв пристани протянулись свисающие над деревянным покрытием, электрические светлячки ночных фонарей.
Абсолютно каждая линия, прорисованная кистью на этом полотне, заставляла сердце каждого члена семьи вздрогнуть в тот или иной момент. Погрузиться в ту среду, что была навеяна воображением Андрея, наверное, поэтому его сердце вздрагивало сильнее остальных, находящихся на кухне.