Акинак был чем то средним между коротким мечом, с обоюдоострым каленым лезвием. Гарда меча представляла собой двух всадников на вздыбленных лошадях, навершие выполнено в виде полукруга, а рукоять имела продольные спиральные борозды для удобства. Эфес меча был либо полностью серебряный, либо с нанесением серебра. Мечи такой тонкой работы большая редкость и Аргот это знал.
- Несмотря на то, что ты слаб, мои матросы слишком ценны, чтобы разменивать их шкуры и жизни на меч… пускай даже такой. Конечный пункт нашего назначения на той стороне Понт Евкинского, большого моря. Думаю для беглеца это идеальный вариант. Я возьму тебя и дам паёк матроса на все время путешествие, если ты отдашь мне акинак и не будешь пытаться забрать его обратно. Даю слово капитана этого судна – будь оно потоплено, если я нарушу клятву. Но если, ты не выполнишь обещания – тут же пойдешь на корм рыбам. Ну что, согласен?
- Надо подумать.
- Думать у тебя времени все меньше, - капитан посмотрел на всадников скачущих вдоль по течению реки.
- Или это не за тобой?
Аргот криво улыбнулся.
- Прости отец, - прошептал он почти одними губами. После этого вынул меч и ткнул рукоятью в капитана.
- Хочу кровать, есть, пить и отплываем немедленно, - Аргот покосился на приближающихся всадников.
- А ножны? – удивился капитан
- А за ножны, мы не договаривались, - сказал Аргот и поковылял по трапу на палубу.
- Мне нравится, как ты ведешь дела, бродяга, - расплылся в улыбке капитан.
- Кормчий, что с погрузкой?
- Погрузка окончена, капитан.
- Усаживай гребцов, мы отплываем. Следующая стоянка – конечный пункт назначения, порт….
- Все по местам, поднять трап, отдать швартовые, пошевеливайтесь ленивые осьминоги, - крики кормчего заглушили последнюю фразу капитана.
Глава 2. - "Новый матрос"
«- Отец, почему мы не возвращаемся домой? – простонал темноволосый мальчик.
- Мы повернём лошадей к шатрам, как только закончим охоту. – спокойным тоном ответил мужчина, скакавший на черном рысаке рядом с маленьким воином .
- Но ведь большинство воинов уже в лагере, вместе со всей добычей…ты сам их отправил еще неделю назад. С тех пор мы скачем без привалов, спим и едим в сёдлах в то время, как они наверняка пируют и спят вдоволь, на мягких травяных настилах. Здесь остались только ты, я и самые неудачливые воины племени. Почему? Может боги прокляли нас? Или может мы заблудились в бескрайней степи и ты пытаешься вывести нас домой, но никто не говорит мне об этом потому, что я слишком мал? – с обидой и горечью спросил мальчик.
Отец строго посмотрел на сына.
- Ты сомневаешься в воинах подле нас, во мне или в богах?! Тебя окружают самые достойные воины, готовые следовать в неизвестность за своим царем, без еды и питья, конными и пешими сотни дней! Какой пример подаёт им сын, усомнившийся в своем отце, воин – в своём предводителе, безустанно сетуя на волю богов и скрипя, как старое колесо телеги! Через несколько дней мы доберемся до берегов Борисфена, там устроим лагерь. Будем рыбачить и охотиться пока не вернутся остальные воины, и тогда все вместе поедем домой.
Мальчик нахмурил густые брови и слегка надул губы.
- Но у меня больше не осталось воды, она закончилась еще вчера… совсем совсем ничего, ни капельки.
- У настоящего воина, в бурдюке всегда должен быть последний глоток воды. И он обязан хранить эту воду до того момента, пока жажда не станет совсем невыносимой.
- А как я узнаю, что настал именно тот момент, когда воду можно выпить? – не унимался юнец.
- Узнаешь.
Такой ответ явно не удовлетворил маленького страдальца.
- А вдруг я умру, так и не выпив последюю воду?
- Тогда Папай превратит тебя в антакея и у тебя будет вдоволь воды чтоб напиться – весело ответил ехавший неподалеку седоватый воин и легкий смех покатился между всадниками, отчего мальчик ещё больше нахмурился и сгорбился.
- Но я не хочу быть антакеем. – возмутился он
- Не будешь. – сказал Абарис и кинул свой бурдюк с водой сыну.
Мальчик поймал бурдюк, он был наполовину заполнен. Горе-путешественник внимательно посмотрел на него, тяжело вздохнул, но открывать не стал. Абарис слегка покосился, наблюдая за происходившим. Губы изогнулись в легкой улыбке, а на лице заиграло неподдельное чувство гордости.»